А спросить было не у кого. Несмотря на то что Веневитинов был широко известен в узких кругах и отнюдь не чурался общества. Вот только вряд ли в этом городе найдется человек, которого можно было бы назвать его другом. Мне всегда казалось, что у таких людей, как Виталий Алексеевич, друзей нет, никогда не было и никогда не будет.

Веневитинова дома не было. Мои деликатные, но настойчивые звонки совершенно напрасно пытались разбудить тишину за надежной стальной дверью. Конечно, Виталий Алексеевич мог отлучиться по делам, но внутренний голос мне подсказывал, что столичный коллекционер, скорее всего, прав и мой партнер по карточному столу либо вообще покинул город, либо залег на дно. И случилось это сразу после нашего с ним разговора. У Виталия Алексеевича был вид человека, собирающегося в дальнюю дорогу. Во всяком случае, мне тогда так показалось. Этот след, я имею в виду Веневитинова, мной потерян, похоже, надолго, если не навсегда. Не то чтобы я очень огорчился по этому поводу, но в любом случае мне следовало поторопиться, чтобы не лишиться и второго следа. Я имею в виду Наташу.

Мой поход по музеям, на который я затратил полдня, ничего хорошего мне не принес. Милые дамы, которые составляют основу когорты обслуживающих нетленные ценности, пожимали плечами и хоть сочувствовали влюбленному мужчине, но ничем помочь не могли. Намаявшись играть влюбленного дебила, я резко изменил тактику и стал опрашивать знакомых, полузнакомых и вовсе не знакомых людей, кто в нашем городе способен изготовить бронзовую солонку под пару имеющейся у меня на руках.

Оказалось, что таких людей не так уж много. Причем двое из них завернули меня с порога, заявив, что никогда подобными делами не занимались и заниматься не будут. Третий оказался куда более любезен. С интересом обследовал предложенную ему вещь и даже хмыкнул презрительно:

— Очень неплохая работа. А что, есть и золотой оригинал?

— Представьте себе. Скажите, не имея на руках оригинала, можно по памяти сделать качественную копию?

— Это вряд ли. Работа достаточно тонкая. Вы к Лабуху обращаться не пробовали?

— Если дадите адрес, то непременно обращусь. А кто он такой, этот Лабух?

— Художник. И даже не бездарный. К сожалению, спился.

— А почему у него фамилия такая странная?

— Это не фамилия, — засмеялся мой доброжелательный информатор. — Прозвище. Лобов он. Александр Лобов. А Лабухом его Чуев прозвал. Знаете такого? Сейчас он на телевидении промышляет. А прежде был актером театра. Бездарным, к слову, актером. Но папина рука в нашем отечестве всегда будет надежнее таланта. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что Чуев, в отличие от многих папенькиных сынков, все-таки не свинья. А вы случаем не из милиции?

— Нет, боже упаси. Какой из меня детектив. Я коллекционер. До меня дошел слух, что где-то в городе кто-то кому-то предлагал золотой оригинал моей бронзовой копии. Вы ничего об этом не слышали?

— Увы. Самым информированным человеком по этой части у нас был Каблуков, но он, как я слышал, недавно умер. Но вы поспрашивайте Лабуха, если он не в запое, то обязательно в курсе.

В принципе я и раньше подозревал, что художники в нашем отечестве живут небогато, но никак не предполагал, что настолько небогато. На панельном пятиэтажном доме, построенном, скорее всего, еще в хрущевские времена, не было номерного знака, так же как и на множестве окружающих его собратьев, и мне пришлось довольно долго выяснять, какой из них двадцать девятый. Что касается подъезда, то он наверняка не ремонтировался со времен царя Гороха. И не похоже было, что нынешние наши цари окажутся расторопнее своих предшественников и станут хлопотать о чужой обветшавшей донельзя жилплощади.