Кто-то — наверное, душеприказчик — возмущённо засопел. Я потихоньку задыхался, лишённый притока воздуха, придавленный пышными формами вдовы.
— А теперь убирайтесь, — сказала Ивилина устало. — Сегодня ночью я получила истинное представление о мужчинах… После этого вам не о чем тревожиться, господин душеприказчик. До конца жизни я не подпущу к себе никого из этих подлых, низких, мстительных, ревнивых, вздорных, нахальных, бесстыдных, жестоких, глупых, продажных, бессовестных тварей!
Мне сделалось неуютно. Каждое слово Ивилины будто вбивало гвоздь мне между лопаток — видимо, я чувствовал свою перед ней вину. По меньшей мере половина перечисленных эпитетов относилась и ко мне тоже.
— Э-э-э… — заикнулся кто-то, наверное, нотариус. К сопению душеприказчика присоединилось сопение прочих, и несколько минут ничего не было слышно, кроме всхлипываний Ивилины и этого всепоглощающего сопения.
Я проделал среди кружев дырочку и тихонько перевёл дыхание. Если всё закончится благополучно, сказал я сам себе, то я честно признаюсь Ивилине во всём. В собственной низости. Расскажу ей и про Судью, и про Черно Да Скоро, пусть сама судит меня, пусть даст пощёчину, в конце концов…
— Уходите, — повторила Ивилина шёпотом. — Пожалуйста, оставьте меня в покое. Не растягивайте собственный позор, избавьте…
— А-а-а! — завопил Крод, и в крике этом было столько торжества, что я мгновенно покрылся потом.
— Что это? — спросил Крод страшным голосом. — Что это, а? Что это, я вас спрашиваю?!
— Где? — Ивилина приподнялась на локте, и этот острый локоток болезненно впился мне в ребра.
— Что это? Ослепли? Не видите?! Пряжка от мужского пояса!!
— Пряжка от мужского пояса, — с суеверным ужасом повторили нотариус и душеприказчик.
— Где? — повторила Ивилина удивлённо.
— Вот!
— Да где же?
— Да вот!
Ивилина села на кровати, то есть на мне, и в следующую секунду воздуха стало много, слишком много, и много стало света, потому что пять свечей после кромешной темноты показались мне яркими, как полуденное солнце.
— Во-от!
Тот, что сорвал с меня одеяла, был невысок и плешив. Правый его глаз сверлил меня с мрачным торжеством, зато левый уплывал куда-то в сторону, к уху, я вспомнил, что мельком видел этого красавца в посёлке, — он сидел в трактире и пил, пил, пил…
Шпага моя осталась по другую сторону кровати — вместе с ножнами и поясом. Ещё четверо мужчин — из них двое здоровенные молодые парни — уставились на меня с радостным удивлением; я сполз с подушек и отступил к стене, машинально поправляя на себе остатки одежды.
— Кто это? — загремел Крод, оборачиваясь к белой, как простыня, Ивилине. — Кто это, любезная вдовушка? Что за человек лежит в вашей постели, что это вы тут говорили про ревнивых, вздорных…
— А-а-а! — завизжала Ивилина, тыча в меня пальцем и отступая в таком ужасе, будто увидела живого мертвеца. — А-а-а! Это он, он!
— Конечно, он, — удовлетворённо кивнул душеприказчик. — Видно, что он, а не она…
— Это убийца Рэгги! — взвизгнула Ивилина так, что у меня заложило уши. — Убийца моего мужа, я видела его там, у ручья, он… его разыскивает стража герцога! Хватайте его, он хотел убить и меня!
Замешательство длилось всего четверть секунды — но мне хватило этого времени.
Хватило, чтобы перемахнуть через кровать, подхватить шпагу, ножнами отбросить с дороги господина Крода, перепрыгнуть через подставленную ногу душеприказчика, на ходу сбить одного из парней и прыгнуть в раскрытое окно — с риском сломать шею. |