|
Заперев купейную дверь, я решил сходить проветриться и заодно разыскать Тюнера и Кадило, чтобы рассказать им о случившемся. Я вышел в тамбур, спустился по лесенке на землю, осмотрелся… И обомлел! Чудеса и не думали заканчиваться. Наоборот, теперь они начали обретать воистину чудовищный размах… Полная клиника – так охарактеризовал накануне Тюнер проделки таинственной армиллы Подвольского. Мой напарник ошибался: в тот раз мы пережили лишь обычную «диспансеризацию». Клиника наступила сейчас, когда перед моими глазами предстала картина, что могла бы с легкостью вписаться в полотно любого сюрреалиста. Увиденное потрясло меня настолько, что я в ужасе попятился и чуть не запнулся о сидевшего на склоне холма дядю Пантелея. Крикун-военный тоже был здесь. Он устроился на кочке рядом с проводником и теперь угрюмо помалкивал. Первое, на что я обратил внимание: наш вагон стоял на рельсах один-одинешенек, а поезда и след простыл. И не было бы в этом ничего странного, если бы мы просто отцепились от состава и торчали посреди леса позабыты-позаброшены. Ужас нашего положения крылся в другом. В действительности на путях находилась _одна_целая_и_примерно_одна_десятая_вагона_. Тот вагон, к которому был прицеплен наш, был распилен поперек с аккуратностью, недоступной даже высокопрофессиональным резчикам металла. По крайней мере, я сильно сомневался, что вижу перед собой результат деяния человеческих рук. Распластать многотонную махину с такой скоростью, да еще на ходу, не сумел бы и сверхмощный лазер. Только здесь постарался явно не он. Край разрезанного вагона выглядел так, что казалось, будто никакой резки и вовсе не было. Любой металлорежущий инструмент оставляет после себя на материале характерный след: автоген – застывшие потеки металла, абразивный диск – шершавости и заусеницы, фреза – множество опилок, а зубило – деформированную рваную кромку. То устройство, что оттяпало хвост нашего поезда, не оставило за собой вообще никаких «улик». Складывалось впечатление, что вагоны вышли в таком ужасном виде прямиком с завода, где шлифовальщики тщательно обработали линию поперечного среза, доведя ее до идеально гладкого состояния. Все признаки указывали на то, что распиловка проводилась уже после того, как поезд остановился. Разрез проходил не только через сам вагон, но и по его задней колесной паре и даже рельсам. Колеса на одной из осей были разделены на две неравные доли, словно монеты – слесарными клещами. Случись такое на ходу, поезд непременно сошел бы с рельсов и последствия катастрофы были бы на порядок страшнее. Отрезанных сегментов колес поблизости не наблюдалось – видимо, они исчезли вместе с поездом. Но куда исчез он? А главное, почему и каким образом? Неужели поезд тащил за собой волоком разрезанный вагон? Раз так, значит, машинист был в курсе катастрофы, что случилась в хвосте состава, и тем не менее предпочел скрыться! Вот уж не думал, что на железной дороге – оплоте не менее железной дисциплины! – могут работать такие мерзавцы! Но самое сильное потрясение ожидало меня после того, как я вдоволь наужасался видом разрезанного вагона и заметил, что исчез не только наш поезд, но и в придачу к нему железная дорога! Под нашим вагоном и прицепленным к нему «огрызком» путь был в полном порядке. Рельсы лежали на щебневой насыпи, в две колеи, одна из которых была пустой. Рядом с вагоном возвышалась мачта электромагистрали и торчал какой-то знак. Однако спереди и сзади – точно на уровне среза и чуть поодаль от тыльной части нашего вагона – пути обрывались и пропадали. |
