Следует напомнить, что граждан западных государств в Пхеньяне в тот период попросту не было. КНДР тогда поддерживала дипломатические отношения только с государствами социалистического лагеря, большинство из которых было представлено очень небольшими официальными миссиями. Поэтому в 1956 г. единственными, кто мог в Пхеньяне попасть в категорию «иностранцы», были русские и китайцы. Очевидно, что новые правила имели политический подтекст и были призваны затруднить неконтролируемое взаимодействие между высокопоставленными северокорейскими функционерами и ближайшими союзниками и покровителями Пхеньяна. Следует отметить, что выдача разрешений на контакт с зарубежными дипломатами была возложена на Пак Кым чхоля, который с немалым подозрением относился и к советских корейцам, и к советском влиянию в целом. Пак Киль ён упомянул, что в ближайшем окружении Ким Ир Сена советских корейцев иногда называли «советскими агентами» . В этом описании, надо признать, было зерно истины, но такие выражения были совершенно немыслимы несколькими годами ранее.
Кстати, посольства других социалистических стран столкнулись с похожими проблемами гораздо раньше, уже в 1954 г. Например, в конце 1954 г. венгерские дипломаты стали жаловаться, что все их встречи с представителями северокорейских организаций в обязательном порядке проходят в присутствии представителя МИДа КНДР. С этого же времени начались и частые замены работающего в «дружественных» посольствах персонала. Можно предположить, что эти замены были призваны не допустить возникновения излишне тесных отношений между дипломатами и их корейским обслуживающим персоналом. Уже в декабре 1953 г. один из венгерских дипломатов заметил: «Я бы рискнул сказать, что изоляция посольства [в Корее] более выражена, чем даже в странах Запада» . Годом позднее другой венгерский дипломат сообщал своему руководству: «Корейские товарищи – я имею в виду товарищей по партии – несколько боятся поддерживать отношения с членами иностранного дипломатического корпуса» .
Были и другие признаки того, что северокорейские власти стремятся снизить степень советского воздействия на различные сферы жизни. Особенно это касалось сферы искусства и гуманитарных наук, где с 1945 г. советское влияние было весьма значительным и где, следует добавить, националистические эксперименты были менее рискованными, чем в области науки и техники. Некоторое «теоретическое основание» для этой политики содержалось уже в «речи о чучхе» Ким Ир Сена, которая как раз в это время активно изучалась партработниками в закрытом порядке. 18 марта «Нодон синмун» опубликовала передовую статью под заголовком «Против догматизма и формализма», которая, по сути, представляла собой конспект «речи о чучхе». На следующий день (и на одной странице с вынужденным покаянием Ки Сок пока) в «Нодон синмун» была напечатана статья о прошедшем в Пхеньяне «собрании деятелей искусства», в которой содержались необычно резкие нападки на «иностранное культурное влияние». Статья жестко критиковала корейских певцов, якобы предпочитавших арии и романсы «иностранных композиторов» исконным корейским песням, и требовала пополнения театрального репертуара национальными произведениями . Чтобы понять истинный смысл этого замечания, нужно вспомнить, что западного влияния на северокорейскую культурную жизнь 1950 х гг. почти не было. Весной 1956 г. на корейской сцене не исполнялись бродвейские мюзиклы и не звучал французский шансон. В культурном контексте КНДР середины 1950 х гг. слово «иностранный» могло означать только или «русский/советский» или «китайский», причем китайское культурное влияние было сравнительно скромным, а вот произведениями русских и советских авторов северокорейский театральный и концертный репертуар действительно был перенасыщен. Именно это обстоятельство вызвало раздражение автора статьи, опубликованной в главной официальной газете страны. |