Бонвилан чуть не опьянел от счастья. Все его планы должны были вот-вот осуществиться.

— И ты, маленький надоеда, превратишь хороший план в превосходный. Все дело в твоем отце, видишь ли. Он прекрасный солдат, готов это признать. Замечательный солдат, способный разжечь в душах людей великую преданность. Я собирался убрать его и избавиться от этой напасти. Но теперь мятежник Виктор Вигни и ты, его послушный ученик, убили короля. Для твоего отца — дело чести защищать новую королеву всеми доступными ему средствами. И поскольку я пообещаю ему не проводить расследования в отношении его сына, Деклан Брокхарт будет обязан мне тем, что его репутация не пострадает. Вот каким образом ты обеспечишь мне его преданность. Благодарю тебя за это. — Бонвилан наклонился еще ближе, придав своей физиономии выражение печали. — Однако должен сообщить, что сейчас он ненавидит тебя. И Изабелла тоже — когда я рассказал им свою версию ночных событий. Смею даже предположить, что отец собственноручно убил бы тебя, если бы я ему это позволил. Однако это дело семейное, уж никак не мое. Он сам тебе все скажет.

С этими словами Бонвилан снова затянул ремень клетки Конора и продел цепь от наручников в кольцо на стене. Потом встал, скрипя коленными суставами; крупная фигура заполнила всю камеру. Внезапно покрытое шрамами лицо Бонвилана приняло задумчивое выражение.

— Ты, возможно, думаешь, что я страдаю — учитывая, сколько людей я убил, сколько сотен жизней отнял. Разве меня не должны по ночам посещать демоны? Разве я не должен терзаться чувством вины? Иногда я лежу в постели и действительно жду кары, но она никогда не приходит. — Бонвилан пожал плечами. — Да и с какой, собственно, стати? Возможно, я хороший человек. Сократ сказал: «Есть только одно благо — знание; и есть только одно зло — невежество». Ну, меня невежественным не назовешь, значит, я хороший. — Он подмигнул Конору. — Как думаешь, этот аргумент введет в заблуждение святого Петра?

В этот момент Конор осознал, что Бонвилан безумен.

Между тем маршал вернулся к настоящему.

— Продолжим философскую дискуссию как-нибудь в другой раз. Почему бы мне не пригласить сюда твоего отца? Думаю, у него найдется несколько слов для сбившегося с пути сына.

Бонвилан покинул камеру, насвистывая вальс Штрауса и дирижируя указательным пальцем.

Конор остался лежать на полу. От тяжести клетки ныла шея. Однако, несмотря на боль, сейчас в душе вспыхнула искра надежды. Отец разгадает эту шараду, несомненно. Деклана Брокхарта никто не обведет вокруг пальца, и он не оставит сына лежать на полу мерзкой камеры. Прошло несколько минут, и Конором овладела уверенность, что скоро он окажется на свободе и сможет разоблачить Бонвилана как убийцу. Бонвилан даже не потрудился запереть дверь камеры. Прошло совсем немного времени, и он вернулся с Декланом Брокхартом. Никогда в жизни Конор не видел отца таким несчастным. Спина Деклана, обычно распрямленная, сейчас горбилась; он вздрагивал и держался за Бонвилана, словно старик за свою сиделку. Хуже всего выглядело лицо; глаза, рот, морщины и складки — все горестно стекало вниз, словно оплывший воск.

— Вот он, — с сочувствием в голосе сказал Бонвилан. — Вот он. Учтите, всего несколько секунд.

Конор постарался выпрямиться, опираясь на стену.

«Отец, — попытался он сказать. — Отец, помоги мне».

Однако из его распухших, стянутых ремнем губ вырвался лишь стон.

Деклан Брокхарт возвышался над ним, слезы стекали по его подбородку.