Мелькнула мысль: может, он спит или сходит с ума? То, что происходило, не должно было, не могло произойти. Стена скрытой за койкой ниши была освещена, но не просто солнечным светом, а странным, призрачным, зеленоватым свечением. Не вся стена, только отдельные полоски и точки. До боли знакомое изображение. Конор понял, что видит ноты. Стены маленькой ниши были испещрены нотами.
Мистер Винтер сказал: «Я держу всю оперу у себя в голове и в других местах». Другие места — это и есть тут, в тайной нише. Он и сам рассказал бы об этом, если бы его не убили.
Конор провел пальцами по группе нот: они то поднимались, то опускались, словно горная гряда. Что представляет собой это мерцание? Как такое возможно? Призрак Виктора сердито одернул его: «Думай, болван. Мы изучали это. Основы геологии. И ты еще называешь себя человеком нового века!»
Конечно. Светящийся коралл. Он растет только в специфических условиях, и по странному стечению обстоятельств это влажное, запертое помещение способствовало его росту. Конор отколупнул тонкий слой грязи и обнаружил под ней жесткие чешуйки светящегося коралла. Вся эта часть камеры представляла собой живой коралл, подпитываемый постоянно капающей соленой водой. Скорее всего, он прорастал сквозь скалу на протяжении столетий и был активирован солнечным светом. Просто чудо. Конор никак не ожидал обнаружить здесь чудеса.
Кроме нот здесь были и другие записи, сделанные в более давние времена, старомодным языком. Например, дневник Захарии Корда, признающегося, что он был отравителем. И бессвязное проклятие некоего Тома Бели из семнадцатого столетия, обращенное к начальнику тюрьмы, которого он называл «ненавистником справедливости». Конору было совсем нетрудно в это поверить.
Теперь понятно, как Линусу удавалось сохранить здравый ум, несмотря на долгие часы одиночества. Он записывал свою музыку на единственной доступной ему поверхности покрытого грязью склепа; и он даже не знал, что его рукопись светится! Слезы выступили на глаза Конора, когда пальцы коснулись последних нот и слова «Конец», вырезанного с великолепными завитушками. Линус Винтер успел закончить труд своей жизни, прежде чем «освободился».
Благородная традиция, эти записи. Конор внезапно понял, что хочет ее продолжить. Он вверит собственные идеи стенам маленькой ниши. Сама эта мысль заставила сердце забиться чаще. Иметь полотно, на котором можно изображать свои замыслы, — это гораздо больше того, на что он мог надеяться.
Он порылся рядом с койкой Линуса Винтера и в конце концов нашел то, что, как и предполагал, должен был найти. Его самое последнее стило, спрятанное под ножкой койки. Куриная кость с заостренным концом, недавно брошенная ему Биллтоу. Прекрасно.
Конор втиснулся в нишу и лег на спину. Он решил начать с потолка и делать наброски только до выстрела пушки.
Уверенными штрихами Конор Финн запечатлевал на влажной глине свою первую модель, и тут же сквозь нее начинал просвечивать мерцающий зеленый коралл. Это было то, над чем он работал с Виктором. Планер с рулем управления и раздвижными крыльями — для боковой балансировки.
На стене изображение было неподвижно, но в сознании Конора оно парило, точно птица. Свободная птица.
ГЛАВА 10
Несчастливое четырнадцатое
Артур Биллтоу пожевал еще немного кусок табака и сплюнул в дыру на полу. Волокнистый кусок пролетел мимо цели и упал прямо на кончик его сапога.
— Жаль, жаль, — сказал охранник.
Но тут же осознал, что разговаривает сам с собой, и воровато оглянулся в надежде, что никто не подслушивает. А то еще подумают, что он умственно отсталый, и запрут вместе с придурками. Никто ничего не слышал, кроме Пайка, но это не имело значения, поскольку Пайк и сам был в полушаге от идиотизма. В любом случае Биллтоу решил замаскировать свое невольно вырвавшееся извинение. |