Обе они хохотали, а насупившийся Вадим, теряя чувство юмора, пытался объяснить, что очень устал за неделю, что хоть разок можно и днем прикорнуть. Сцена повторялась постоянно, но участникам она нравилась и разыгрывалась вновь и вновь. Вечером, как правило, ехали в гости. Если у друзей Вадима и Лены были дети, близкие по возрасту Машке, ее брали с собой, нет — забрасывали к родителям Вадима, чему те радовались несказанно.
Утро воскресенья было отведено прогулке на Ленинских горах. Там тоже все происходило практически по одному и тому же сценарию. Через пять минут Машка знакомилась с кем-нибудь из своих сверстников, как и она приехавших с родителями на прогулку, а Лена с Вадимом наконец могли спокойно поговорить. В другие дни, даже если один из них и оказывался свободен от дел, что само по себе было редкостью невероятной, то второй уж точно в это время был чем-то загружен. А вот в воскресенье — святое! Особенно они любили поездки на природу осенью, в конце сентября — первой половине октября. Дорожки парков засыпала опавшая листва, и неспешный разговор супругов сопровождался шуршанием нарочно поддеваемых ногами листьев, еще не скукожившихся окончательно, не ставших одноцветно коричневыми, окрашенных в самые разные цвета — от зеленого до пожухло-бежевого, включая золотой, бордовый, красный и какие-то еще, названия которых ни Лена, ни Вадим Толком и не знали.
— У тебя на этой неделе интересные дела будут? — спросила Лена, давая Вадиму возможность рассказать ей о том, что его увлекало больше всего — о работе.
Вадим, еще молодой адвокат, не случайно любил рассказывать Лене о предстоящих процессах. Он давно уже заметил, что, стараясь связно изложить жене, в чем суть дела, какие аргументы есть у него, какие можно ожидать от оппонентов, он, прокручивая дело не в уме, когда одна мысль сталкивалась с другой и никогда не доводилась до конца, а вслух, вынужден был соблюдать логику изложения. Тем самым, между прочим, выстраивая и логику своего поведения в процессе. Лена же, задавая вопросы — «а почему», «а если», «а вдруг те скажут, что», сама того не осознавая, просто от искреннего интереса к делам мужа, увлекала азартом борьбы за выигрыш процесса и фактически исполняла роль спарринг-партнера.
— Да, есть одно. Не знаю, заслушаем ли на этой неделе. Уже шесть раз откладывали. Дело по отцовству.
— А почему ты раньше о нем не говорил?
— А это дело Коган. Она мне его передала перед отпуском.
— Да, я же забыла — бархатный сезон. Она опять в Юрмалу поехала?
— В Палангу.
— Ой, ну да — в Палангу. Они для меня — одно и то же.
— Давай на следующий год съездим туда, тогда будем знать разницу.
— Ага! С тобой съездишь! Ты же всегда говоришь, что осень — самая жаркая пора. Основные дела после отпусков.
— Что есть правда. Но не стоит мною прикрываться. Это у тебя в институте занятия начинаются.
— «Ля-ля» — не надо! Мои студенты — на картошке. До 10 октября как минимум.
— Свидетель, вы путаетесь в показаниях! Тогда к каким занятиям вы вчера готовились? — Вадим рассмеялся.
— Товарищ адвокат, ваш вопрос снимается как дурацкий! Свидетель писала методичку. Вот!
— Простите, ваша честь! Кстати, помнишь, как я из Сухуми приезжал на работу из отпуска?
— Конечно, помню! Меня небось также дурачишь? — Теперь уже смеялась Лена.
— А как же! — в тон жене согласился Вадим. Некоторое время шли молча, вспоминая, каждый на свой лад, историю четырехлетней давности. В тот год зимой Машка постоянно болела — то ангина, то простуда, то грипп. Короче говоря, врач сказала, что надо вывозить ее на море, причем надолго, месяца на два, а лучше на три. |