— Это обязательно нужно рассказывать?

— А тебе нужно, чтобы я сел в тюрьму?

— Ну хорошо. Давай пойдем сядем куда-нибудь в тень, у меня плечи сгорят.

— Посмотри, старая яблоня еще цветет, наверное, поздняя? — Алексей кивнул на завалившуюся набок яблоню с подпорками, окруженную вверху розовой душистой дымкой.

Они сели на лавочку, в тень. Саша вздохнула:

— До сих пор не верю, что Павел мог такую гадость про меня написать. Было бы из-за чего. Все, что у нас с ним было, — история такая давняя и детская, что просто смешно. Знаешь, не очень-то приятно вспоминать первую любовь, думаю, она никогда не бывает счастливой. В пятнадцать лет все слишком по-детски, делаешь кучу глупостей, веришь в то, что все чувства светлые, что будешь любить до гроба, а все кончается поцелуями на скамейке.

Я тебе рассказывала, что Пашу в школе девчонки доставали любовными записками и как он заявил, что пойдет на свидание только к девушке, способной написать что-то достойное, маленький литературный шедевр? Меня это задело, я разозлилась и написала.

— Ты была в него влюблена?

— Сначала нет, он казался мне таким самодовольным, таким… ну, слишком уверенным в себе, и девчонок было жалко, это же мерзко, когда так издеваются? Правда?

— И что же ты написала?

— Стихи. Знаешь, не в высоком смысле поэзия, а так, обычная банальность.

— Нет, мне очень интересно, чем ты зацепила такого ценителя, как Клишин?

— Я прочитаю несколько строчек, прочитаю, чтобы ты отстал.

Ну и так далее.

— Неплохо. Я не знаток поэзии, но рифма складная.

— Вот именно, только рифма. В пятнадцать — это уже неплохо. Паша пригласил меня в кино, как это было тогда принято. Мы стали встречаться. Конечно, вся женская половина школы умирала от зависти, но мне было не по себе. Знаешь, у меня в то время было немного другое представление о любви, я же была домашней девочкой, отличницей, да и написала стихи, только чтобы осадить Пашу. Я испугалась.

— Чего?

— Его силы. Он рассуждал так просто, что не было повода даже задуматься, что же с нами происходит. Это были не романтические вздохи, не обмен цитатами из любимых произведений и не осторожные робкие поцелуи. Не знаю, кто его этому научил и где он получил уроки любви, но в десятом классе он уже знал, чего ему надо от девушки: просто и откровенно тащил в постель. Были в нашей школе девочки соответствующие, но я была не из их числа. Я хотела учиться дальше, готовилась поступать в институт. На дискотеки почти не ходила. Такая была несовременная дурочка. И тут — Павел. Весь из себя…

— И ты?…

— Я не могла сказать «нет», все это было слишком неожиданно, ты, наверное, не можешь понять.

— Куда уж мне. Я же не красавец мужчина.

— Да, ты не красавец, но не надо злиться. Ты-то сам в кого был влюблен в девятом или в десятом классе: в девочку с огромными очками и железными пластинками на зубах? Ну, вспомни. Это естественно для такого возраста — любить самых красивых. И потом, в Павле был какой-то магнетизм, это точно. Красота тоже бывает разной, одним даже в метро нет прохода, а других за несколько метров обходят, почему? Это животный магнетизм, обоняние чего-то звериного, даже на уровне запахов… А мне просто было интересно, детская жажда чего-то взрослого, первое чувство созревания, тем более что родители никогда и не рассказывали про такое. Книжек не было, в фильмах все заканчивалось свадьбой, или двое просто лежали в постели, а что они там делали, думаешь, я в пятнадцать лет знала?… Но ничего не случилось, Бог, наверное, уберег.