Изменить размер шрифта - +
В горле капитана ФСБ словно застрял комок. Перед его предательски повлажневшими глазами вдруг встали родители, жена и дети, погибшие во время войны в Приднестровье от рук обдолбанных молдавских отморозков, выстреливших в окно стоящего на самом берегу реки мирного дома из ручного гранатомета. Когда-то в прошлой жизни, перед венчанием в тираспольском православном храме, он, тогда еще юный, только-только надевший офицерские погоны лейтенант, говорил своей будущей жене Марине точно такие же слова: «Верь мне. Если я люблю – то это на всю жизнь». Но жизнь, а точнее – смерть и война, превратила эти слова в прах. Вместе с пятью самыми дорогими на свете существами. С тех пор минуло десять лет. До недавних пор Рублевский был уверен, что страшная трагедия навсегда лишила его возможности полюбить другую женщину. Но, похоже, время действительно лечит и после вызванной чудовищным потрясением многолетней паузы дает человеку еще один шанс обрести счастье.

 

Стекла в окне, задернутом белой прозрачной тюлью, слегка задрожали, когда очередной раскат столь редкого для середины ноября грома прокатился по спальному микрорайону, расположенному на самой окраине города, в местечке с сохранившимся еще со времен Петра красивым названием Уткина Заводь. Вполне возможно, что в те стародавние времена, когда новая столица Российской империи не разрослась еще до нынешних размеров и граница города, охраняемая казачьими разъездами, проходила где-то в районе Балтийского вокзала, здесь, на протекающей рядом Неве, действительно в изобилии водились утки. Но это было когда-то. А сейчас на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от обычной двенадцатиэтажки, за бесконечным каменным забором и красными железными воротами расположилась Аварийно-спасательная партия ВМФ, возле бетонного пирса которой, в мутной, с кляксами мазута и плывущими по поверхности «бычками» и презервативами, невской водичке стояли несколько выкрашенных серой краской рейдовых водолазных катеров.

Рублевский открыл глаза, чувствуя, как после короткого перерыва на полуторачасовой сон, в нем опять просыпается всепоглощающее мужское желание. Медленно провел ладонью по гладкому водопаду Вериных волос и, на секунду задержавшись в нерешительности, скользнул дальше, обогнув плечо и ощутив под пальцами крепкую, упругую грудь. Слегка сжал, прислушался. Актриса спала, лежа на боку поверх теплого одеяла. Она еле слышно посапывала, и никак не реагировала на его, недвусмысленные прикосновения. Удивительно, но это только сильнее распаляло Сергея, который в тишине маленькой спальни, казалось, слышал громкое ухание своего, резко удвоившего частоту ударов, сердца. Ему вдруг до умопомрачения захотелось овладеть ею. Несмотря на то что красавица Вера была для Рублевского далеко не первой и даже не десятой женщиной за прошедшие после гибели жены годы, это было совершенно новое и потрясающее чувство.

Господи, как она прекрасна, наверное, в сотый раз со дня их первой встречи мысленно произнес Рублевский, осторожно переворачивая девушку на спину. Как скульптор, оценивающий только что созданный им бессмертный шедевр, он снова заскользил пальцами по ее телу, опускаясь к тускло просматривающемуся в полумраке ночи светлому треугольничку внизу ее по-девичьи плоского и гладкого живота. Где-то там, у сокровенной щелочки, должна быть маленькая коричневая родинка, знать о существовании которой дано лишь избранным. Если верить словам Веры – то он, Сергей, был всего лишь пятым мужчиной, кому выпало такое безусловно приятное право. Сергею в это «чистосердечное признание» тридцатитрехлетней театральной звезды верилось с трудом. Особенно если принять во внимание ее профессию и обилие вращающихся вокруг со студенческих пор смазливых самцов. В то же время интуиция подсказывала ему, что девушка говорит правду. Вопреки сложившемуся стереотипу, профессия актрисы совсем не обязательно предполагает пресловутую модель поведения и свободный, если не сказать – развязный образ жизни.

Быстрый переход