Еще присутствовал давний товарищ Гилберта мистер Ходжсон, тоже увлекающийся орнитологией — весьма деятельный для своего преклонного возраста маленький кривоногий старичок.

В данный момент он был поглощен изучением поразительно обширного собрания перьев и яиц — синих, розовых и крапчатых, аккуратно разложенных в соответствующих гнездах. Увлечен он был своим занятием настолько, что практически не участвовал в беседе — во всем мире для него едва ли существовало хоть что-то, кроме сей драгоценной коллекции. Устроившись за широким деревянным столом, мистер Ходжсон увлеченно строчил в блокноте, то и дело вскакивая и рассматривая устройство того или иного гнезда или форму яйца, а затем дополняя свои записи.

И последним представителем местного общества являлась повариха мадам Лесёр, женщина в теле, говорившая на офранцуженном английском и творившая подлинные чудеса в кухонном загончике, оснащенном металлической печью, массивными колодами для рубки мяса, клеткой для кур и несколькими шкафчиками в придачу. Ее мускулистые руки и полные ноги наводили на мысль, будто всю свою жизнь она носила кирпичи на стройке, а не занималась готовкой. Непостижимым образом ей удавалось даже выпекать хлеб — в плетеной корзине лежало несколько свежих батонов. Под тентом висела связка фазанов, окорок, несколько упакованных головок сыра и пучки трав. Прямо сейчас мадам была занята нарезкой рыбного филе ужасающе тонким ножом, а в печке доходило рагу из ягненка, аромат которого, казалось, должен был приманивать суда с Темзы. Из печной трубы ввысь уходил прямой столб дыма.

Для перевозки упакованного лагерного оборудования, в том числе книг, алкоголя, перин и прочих необходимых атрибутов цивилизации, Гилберт подрядил компанию в Грейвзенде, которая затем установила палатки, соорудила уборную и каждые три дня поставляла свежее мясо, зелень и фрукты из садов Кента. Также дядюшка Табби пополнял продуктовые запасы дичью, например уже упомянутыми фазанами.

Время от времени прореживать популяции разных видов птиц вовсе не возбраняется, заверил Гилберт Сент-Ива и Хасбро и похвастался своим новеньким ружьем.

— Системы Энсона-Дилея, — с гордостью сообщил он, — так называемое бескурковое. Последнее изобретение, профессор. Внутренние курки, самовзводящиеся. Поднимаешь дичь, вскидываешь ружье и плавно, как санки катят с горки, нажимаешь на спусковой крючок. Вы можете сказать, мол, не по-спортивному, но стоит вам отведать стряпню мадам Лесёр, и вы тут же перемените свое мнение.

Из всех присутствующих на роль участника запланированного Лэнгдоном мероприятия, то есть массированного нападения на прибежище головорезов, годился лишь Барлоу, но, несомненно, только не в его нынешнем состоянии. Тем не менее — и это заранее беспокоило Сент-Ива, поскольку старик отличался опасной горячностью и любил действовать спонтанно, — дядюшка Гилберт в лагере определенно не останется.

Некоторое время назад он принимал непосредственное участие в спасении жизни самого Лэнгдона, и потому благопристойного повода отказать ему не имелось, однако профессор всерьез опасался возможных последствий. Дело в том, что оба Фробишера отличались редкой способностью находить неприятности на свою голову, причем дядюшка, значительно превосходивший племянника в плане эмоциональности, крайне редко действовал рассудительно.

Погруженный в свои мысли Сент-Ив совершенно не следил за беседой, которую вели собравшиеся подле стола члены орнитологической экспедиции; внезапно в голове у него возник отчетливый образ его залитого солнцем дома, как если бы он смотрел на него с глициниевой аллеи: всё в весеннем цвету, тянется ввысь хмель, ветерок разносит смех Эдди и Клео.

Сердце у Лэнгдона учащенно забилось. Будучи не в состоянии участвовать в дискуссии, он в третий раз с момента прибытия встал и, пройдя с подзорной трубой за дирижабль, поднялся на вершину дюны, откуда открывался вид на залив.