Оказалось, что это контрабандисты, да еще с битком набитым трюмом. Они удирали к ирландскому побережью от сторожевика, самого взаправдашнего, с заряженными картечью пушками — так мне сказали, во всяком случае. Капитан их был человеком богобоязненным, а иначе ни за что не лег бы в дрейф и не подобрал меня. В общем, они быстренько подплыли, подцепили меня багром и снова дали деру, а я сидел у них на палубе мокрый и дрожащий, и вода лилась с меня ручьями. Эта вот задержка как раз и стоила им свободы, потому что сторожевой шлюп нагнал нас у самых Морнских гор, как их там называют. До берега оставалось прямо рукой подать. Они пробили нам грот четырехфунтовым ядром, ну мы и встали против ветра — помирать-то никому не хотелось.

— Контрабандисты, конечно же, поручились за тебя?

— Ага, поручились, вот только черта с два мне это помогло — в итоге сослали меня на каторгу. Слава богу, хоть не повесили.

— На каторгу? — поразился Лэнгдон. — Ее же отменили много лет назад!

— Эх, скажите это судье, сэр. Поможет не больше, чем заступничество контрабандистов. Они пытались втолковать, что подобрали меня в море, да судья оказался сущим дьяволом в мантии и парике. Взял и сослал! Нет, сэр, порой «отменить» означает просто «поменять», если вы понимаете, о чем я. Все зависит от судьи да тюрьмы. В общем, я четыре года стриг овец близ Порт-Джексона, пока не унес оттуда ноги и не отправился домой.

— И теперь ты живешь где-то поблизости? Значит, мы соседи? Просто невероятно!

— Да, сэр. Пристанище мое на ферме «Грядущее».

На какой-то миг Сент-Ив даже лишился дара речи.

— Это же община медиумов Матушки Ласвелл?

— Совершенно верно, сэр. После побега из Порт-Джексона я нанялся на корабль, чтобы отработать проезд. Вот только уж очень боялся, что меня опять арестуют, и потому однажды ночью в Оллхаллоузе сбежал на берег и какое-то время жил на болотах, пас овец для одного типа по имени Споуд. Однако мы с ним не сошлись во взглядах, ну я и потопал на юг, дошел до Медуэй, где и повстречался с Матушкой Ласвелл. Ее кобыла потеряла подкову, и она сидела возле экипажа, вся из себя расстроенная. С ней вообще-то был мальчик, Симонид, только проку от него не было никакого. Я помог ей, потом проводил до фермы, да так там и остался.

— И все это время ты там и жил?

— Да вот уже почти как три года. На ферме у нее обитали скверные типы — я это сразу просек, — нахлебники, выражаясь начистоту, которые только брали и ничего не давали взамен, да еще вели себя подло по отношению к хозяйке. «Матушка Ласвелл, — сказал я ей, — вам нужны кое-какие новые детали для садового насоса, но еще пуще вам нужен буксир и кормчий». В «Грядущем» дела шли наперекосяк, понимаете, и все из-за ее сердца размером с бочку. Стоило ей кого-то принять, и выгнать его она уже не могла, чем бездельники и пользовались.