— А известно ли вам, что он отплыл из Дикера в орнитологическую экспедицию в Клиффскую топь? — не унимался Табби. — Он горит желанием обнаружить гигантскую дрофу, которую уже практически истребили.

— Хочет перестрелять оставшихся? — поинтересовался Парсонс.

— Только не дядюшка Гилберт. Он хочет пересчитать их. Оружием ему будут служить бинокль и записная книжка. Какой-то птицелов якобы видел эту дрофу в кустарнике на болоте. Впрочем, то мог быть и гигантский фазан. Но дядюшку интересует именно дрофа. Он намерен расположиться биваком у самого залива. Может, еще бокал сего превосходнейшего шампанского? — обратился Табби к Сент-Иву.

— Благодарю, но незачем изводить на меня напиток.

— Весь обед, я заметил, вы просидели в унынии. Снова тоска по домашнему очагу?

Лэнгдон кивнул, собираясь ответить, но внезапно вспомнил, что ему обещали черенки бегоний. До поезда он еще успевал их забрать, и мысль эта весьма приободрила его. Пожалуй, хоть что-то путное выйдет после целых двух недель, ушедших коту под хвост. Элис сходила с ума по бегониям, их разведение было одним из ее основных хобби. Она могла посадить кусочек листа в горшок с песком, и уже через две недели из него появлялось полноценное растение с корешками и свежими листочками. Если он явится домой с черенками, жена будет счастлива вдвойне, а ее счастье, в чем Сент-Ив нисколько не сомневался, это его счастье.

Он подался вперед и посмотрел в окно, откуда открывался вид на стеклянную крышу теплицы — небольшой оранжереи, опекаемой древнего вида садовником по имени Йенсен Шортер, до недавнего времени занимавшим пост секретаря Королевского садоводческого общества. В старости Шортер словно начал расти в землю и по достижении моисеевского возраста мог бы даже подрядиться в цирк карликом. Несмотря на солнечный день, внутренности стеклянного сооружения показались Лэнгдону чересчур темными, словно там дымила керосиновая печка — хотя идея разжигать печку летом представлялось той еще загадкой. По бегониям же Шортер являлся специалистом первой величины: только корневищные, никакой клубневой кричащей показухи! Год назад ему из Бразилии прислали десятка два новых видов, однако он и слышать не хотел о том, чтобы делиться любыми своими растениями, пока не пойдут в рост нарезанные им черенки. Поскольку саженцы принялись, а Шортер еще не успел раздать основную массу исходного материала садоводам Чизика, ему потребуется всего каких-то десять минут, чтобы отхватить несколько кусочков от корневищ, и Сент-Ив благополучно доставит их домой в карманах сюртука.

Он решительно поднялся и объявил:

— Что ж, доброго вам дня, господа. Перед поездом мне еще необходимо повидаться с Шортером насчет черенков бегоний.

— Бегонии, — скривился Парсонс. — Вот уж что я не переношу. Ворсистые гадости, как из ночного кошмара.

— Всецело с вами согласен, — не стал спорить Лэнгдон, пожимая ему руку. — Не откажите в любезности, передайте мои извинения Обществу за провал дела с альбомами Бэнкса. Не задумываясь, поменял бы его развязку на любую другую.

— Присоединяюсь к вашему желанию, — хмуро покачал головой секретарь. — Финансовые потери сами по себе неприятны, не говоря уж о нанесенном уроне репутации Общества, но ведь это не самое худшее. Сорок семь оригинальных зарисовок величайшего ботаника своей эпохи превратились в труху! Однако вас в беспечности никто не обвиняет. Время и случай для всех нас, так? Для некоторых из нас, пожалуй, даже чаще, чем для других. Что ж, тем больше оснований предать дело забвению, так сказать.

— Куда уж без времени и случая, — отозвался Сент-Ив, заметив, что Табби с опасением косится на него, будто он вот-вот совершит насильственные действия в отношении старика Парсонса.