Но особенно скорбела, естественно, Феодосия, для которой Айвазовский был родным человеком — ведь он окрестил множество детей и выдал замуж сотни соседских девушек, которые славили художника, помня о его милостях. Во всех церквях звенели колокола, и все лавки в тот день были закрыты. Город погрузился в тяжелейший траур. За гробом художника шла безутешная Анна и члены его семьи, не было только Юлии, которая оставила этот мир за несколько месяцев до своего Ованеса и теперь, должно быть, дожидалась его за порогом жизни, чтобы наконец соединиться с ним навечно.

Айвазовского похоронили во дворе древней армянской церкви. Позже на его могиле появится надпись на армянском: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».

Невдалеке от похоронной процессии, утирая слезы, стоял высокий старик с длинными седыми волосами, взглянув на него, Анна Никитична мгновенно узнала таинственного посыльного, но занятая своими обязанностями у гроба, так и не смогла подойти и исполнить последнюю волю покойного.

Старик же стоял, переминаясь с ноги на ногу, утирая слезы и бестолково бубня себе под нос: «Кому теперь я буду носить цветы от Трубецких? Некому, некому…»

Умирая, Мария Тальони завещала дочери — княгине Трубецкой — каждое Вербное воскресенье посылать к Ивану Айвазовскому букет свежих ландышей, как напоминание о том дне, когда она отказала художнику, любя его всю жизнь. Год за годом старый посыльный доставлял художнику ландыши, надеясь, что тот когда-нибудь остановит его и спросит. Надеялся, оттого и вызубрил наизусть и странное имя Тальони и всю эту историю. Но Айвазовский ни разу ни о чем его так и не спросил.

Вернувшись домой, Анна Никитична сожгла розовую туфельку Марии Тальони в печке и после 25 лет не покидала дома, где была когда-то счастлива и любима. Со дня похорон она сделалась добровольной затворницей. Не принимала гостей, не давала интервью, не стремилась наладить свою вновь разбитую жизнь. В доме Айвазовского она встретила Первую мировую, пережила революцию и Гражданскую войну, как-то выдержала экспроприацию, в которую лишилась почти всех оставленных ей мужем капиталов, встретила Великую Отечественную, пропустив эвакуацию жителей. Во время оккупации она отдала свои последние драгоценности, обменяв их на хлеб и крупу. Когда же немцы оставили Феодосию, художник Николай Самокиш нашел забытую всеми вдову, наверное, самого доброго и щедрого художника и забрал ее в свой дом в Симферополе.

Анна дожила до 88 лет и была похоронена рядом с мужем в сквере армянской церкви Святого Саргиса, где их когда-то венчали.