— Я раньше никогда не испытывал голода.

— Знаю, — согласился Себастьян. — Ты всегда довольствовался колобком гофио и воблой, дай только возможность каждое утро отправляться в море, чтобы выловить рыбину покрупнее. Папа был такой же, потому что рыбачить было ему по душе, однако это было не совсем справедливо, особенно по отношению к нам, остальным, которые расплачивались за последствия…

— Ты же никогда не жаловался!

— Я и сейчас не жалуюсь, потому что благодарен за детство, которое мне дали: у нас всегда была еда, и мы были окружены любовью. Однако, если представится благоприятная возможность, я постараюсь изменить к лучшему нашу судьбу.

Асдрубаль широким жестом показал на горы песка и кирпичей, расположенные вокруг, и со значением поднял вверх свой маленький кусочек дешевой колбасы.

— Ты считаешь это благоприятной возможностью? — насмешливо спросил он. — Мы приехали больше месяца назад, и единственное, что мне удалось, так это избежать падения в шахту вот этого лифта. — Он покачал головой. — Помнится, вы взяли меня в море, когда мне еще не исполнилось и десяти, и я с первого дня старался работать наравне со взрослыми. Вы ни разу не слышали, чтобы я жаловался. Но это! Это не для мужчин. Это для рабов!

— Скоро мы отсюда уедем.

— Когда?

У Себастьяна не было ответа на этот вопрос, и он не знал, когда тот появится, потому что на деле выходило так, что каждый день они трудились все упорнее, а положение только ухудшалось.

— Не знаю, — сознался он, вставая и тем самым давая понять, что обед закончен, и прислонился к толстому бетонному столбу, чтобы обвести взглядом город, простиравшийся у его ног — от Катиа до Петаре и от Палос-Гранде до холмов Белло-Монте. — Не знаю, — повторил он. — Но уверяю тебя, что я приехал сюда не для того, чтобы быть чернорабочим. Там, внизу, столько людей и столько денег, что наверняка найдется место и для меня. — Он зажег сигарету, первую из трех, что они на пару выкуривали за день, и, не оборачиваясь, закончил: — Осталось только его найти.

Асдрубаль тоже поднялся, взял у него сигарету и показал ею вниз:

— Думаешь, там найдется место и для меня? И для мамы? И для Айзы?

Было очевидно, что из них двоих Асдрубаль был не самым умным, однако он хорошо знал брата и специально упомянул об Айзе, чтобы вернуть его к действительности. Какие бы возможности Каракас ни предоставил им, Пердомо Вглубьморя, всегда приходилось считаться с одним важным обстоятельством, которое никак нельзя было исключить. Речь шла об Айзе.

Себастьян несколько мгновений стоял с рассеянным видом, а затем пожал плечами, признавая, что он не в силах решить проблему.

— А что ты предлагаешь с ней сделать? — спросил он. — Отправить ее на необитаемый остров? Надеть паранджу вроде той, что носят мусульманки? Ведь когда-то ей придется начать жить самостоятельно.

— Здесь? — удивился Асдрубаль. — Здесь, в Каракасе? Да ее разорвут на куски.

— Не все здесь дикари.

— На Лансароте их было еще меньше, а видишь, что получилось. В деревне-то ее уважали, потому что знали, что с Вглубьморя шутки плохи, но как только появились чужаки — мне пришлось одного убить, не то в ту же ночь убили бы ее. Не обольщайся! Тебе известно лучше, чем кому бы то ни было, что в Каракасе Айзе не место.

— А где ей место? — потерял терпение его брат. — В монастыре? В банковском сейфе? — Он стукнул по стене кулаком. — Если бы она, по крайней мере, была легкомысленной! Не проституткой — просто нормальной девчонкой! Боже праведный! Это приводит меня в отчаяние, потому что, сама того не желая, она превратила нас в своих рабов, а мне даже не хочется перестать им быть.