|
Но посудите сами: всякому непредубежденному человеку после моего доклада ясно, Азеф предатель. И вот тут-то, простите за откровенность, ЦК делает фортель. Спасай мол самих себя! Спасай партию! Пусть, мол, даже Азеф и предатель, но оглашать – ни-ни. Произойдет восстание периферии против центра, потеря лавров, постов, чинов, орденов, – улыбнулся Бурцев. – Да что там говорить, партия конечно сильно закачается, может даже и не оправится. Вы понимаете, что произойдет когда везде будет напечатано: глава партии Азеф – агент полиции. Ведь это же факт мирового масштаба, Борис Викторович! Небывалый случай в истории! Во всех странах заговорят.
– Если б это была правда. – А это правда, Борис Викторович. Только партия не хочет роскоши правды. Партии выгодней другое, – Бурцев засмеялся, выставляя передние зубы, – покарать Бурцева за роскошь правды. – Хотите сказать – убить? – сказал Савинков, поняв зачем к Бурцеву приходила Бэла. – Разумеется. Савинков тоже слегка улыбнулся. – Ведь становясь на партийно-генеральскую точку зрения, Борис Викторович, выход из дела ясен: – Азеф предал многих товарищей, но их уже повесили, стало быть – не вернуть. «Что прошло – невозвратимо». А разоблаченный Азеф покрывает партию позором. Так лучше покрыть сосновой доской Бурцева, чем позором партию. Концы в воду. А Азефа отвести под ручку: – поставь, мол, акт мирового масштаба с рекламой на весь мир – убей, мол, царя – реабилитируй себя и отойди в сторонку, поезжай, скажем в Южную Америку плантации разводить. Дегаев был много мельче и то во искупление грехов убил полковника Судейкина и получил индульгенцию. Ну а Азеф, знаете, многое может, хитрейшая бестия, голова не дегаевской чета. Царя-батюшку за милую душу кокнет и не вздохнет. – Владимир Львович, – перебил Савинков, ему было трудно начать, ибо Бурцев говорил не переставая, – у меня мозги заворачиваются, когда я вас слушаю. Неужели вы действительно верите? Поймите же, что Азеф ни в чем не виновен. Это ваш кошмар, ваше наваждение. У всех нас мысли нет о подозрении, малейшего колебания нет. – Какое же колебание, – захохотал Бурцев, – когда Бэла приходит и прямо говорит, что пустит мне пулю в лоб. Тут не до колебаний, знаете. – Я пришел к вам говорить совершенно искренно, Владимир Львович. Скажите, как на духу; – неужто не наваждение? неужто ж вы сами то твердо, каменно убеждены? – Каменно убежден, – проговорил Бурцев. – Не допускаете мысли, что Лопухин с Бакаем играют с вами в игрушку? – Хороша игрушка! Да знаете вы, что Бакай разоблачил до 30 провокаторов! Докопался до таких столпов, как польский писатель Бржозовский, властитель дум революционной молодежи! А Лопухин? Да вы бы видели его лицо? Для чего ему лгать? Ведь я же нашел его, а не он меня? – Невероятно, – бормотнул Савинков, – ничего не понимаю, но ни на минуту, понимаете, ни на минуту не допускаю мысли. – А кстати, где Азеф? – как бы не расслышав сказал Бурцев. – На днях приезжает. Был в Испании. – В Испании? Недурное местечко. А скажите, Борис Викторович, правда, что Карпович тоже едет в Париж? – Писал. – Убивать меня едет? – Писал и это. – Так-так, – проговорил Бурцев. – А знаете, как он освободился? Нет? Так я расскажу вам: – после бегства из Сибири, он встал во главе отряда в Петербурге, не правда ли? Ну, вот, его совершенно случайно арестовали на улице. Но Азеф, зная, что Карпович верит в него как в Бога и берется в меня стрелять, защищая его честь, не перебивайте, не перебивайте… вместе с Герасимовым отпускают его из тюрьмы. |
