Какой цивилизованный человек не содрогнется от одного только слова «пыточная»? С одной стороны, Большая война снова доказала, что человеческая жестокость сохраняется в неизменном виде со времен каменного топора, а с другой — число тех, кто в обморок валится от мысли о зарезанной в суп курице только растет. Парадокс, как ни верти. Древние, конечно, были большими искусниками по части причинения боли, тут не поспоришь. Но, скажите на милость, чем колесование принципиально хуже, в смысле попрания основ гуманизма, окопов, доверху заполненных трупами? Чем дыба уродливее пулемета?

А пытка в Калитаре была делом строго регламентированным и рутинным, требующим высокого профессионализма. И перерыв на обед полагался не только палачам, но и пытуемому.

Сполоснув руки в тазу, Исил обрадованно потер ладони в предвкушении:

— О! Капустка! Молодец, Эвит! — и повернувшись к Кат, натирающей до блеска инструменты, добавил. — И нечего кривиться, женщина. Я имел много возможностей убедиться, что бобы и капуста — наиболее полезная пища в наших условиях!

На физиономии Кат было написано крайнее отвращение, которое она питала в равной степени и к бобам, и к капусте, и к Эвиту. Под ногами у женщины вертелась трехцветная ласковая кошечка, а когда Кат присела на лавку, тут же прыгнула на колени, подставив белую шейку, мол, чеши.

В углу пыточной Ланс приметил две мисочки: одну — с молоком, а другую — с чем-то окровавленным. Мурранцу стало немного не по себе.

А Исил неодобрительно покосился на громко мурлычущую тварюшку:

— Не забудь вымыть руки после животного! Еще не хватало заразить нашего подопечного кошачьей паршой!

— Коль завтра всё для него закончится, так не без разницы ли, кошачья у него парша, аль человечья? — подивился Эвит.

— Не положено — раз, морским и подземным не по вкусу наше пренебрежение — это два, — строго молвил тюремный палач.

И аккуратно отвязал пытуемого от дыбы.

— Писец, подсоби!

Лив заинтересованно заглянула в допросные записи:

— Ну что? Так и не вспомнил всех жертв?

Вопрос, в общем-то, принципиальным не был. Убийце, прозванному Мясником, что десять умерщвленных, освежеванных и съеденных, что сто десять — уже без разницы. Умирать ему все равно придется лишь единожды. Однако ж закон требовал по возможности дознаться от злодея истины, а как добиться такого без пытки?

Исил печально вздохнул и поскреб гладко выбритый подбородок.

— Еще даже и до середины списка не добрались… А время-то не ждет! Слышишь, голубчик мой Бру? Перекусим и продолжим. Надобно поторопиться!

Бру? Мясник Бру? Вот этот кусок скулящего окровавленного мяса через много веков превратился в довольного жизнью, вальяжного и нагловатого типа? Невозможно поверить!

— Ох, Исил, Исил! — покачала головой стражница: — Ты мне его к вечеру приведи в порядок. Дознание дознанием, а последнюю ночь заключенным положено в покое проводить и в довольстве. Там уж завтра морские и подземные разберутся, что к чему.

Палач согласно кивнул и принялся заботливо кормить подопечного:

— Кушай, дружок. Бобы, они, знаешь ли, весьма полезны как для скорейшего насыщения, так и для поддержания сил… И вообще, растительная пища умеряет кровожадность.

Будь у Исила еще дней этак двадцать для проведения чистого эксперимента, возможно, бобовая диета и сказалась бы на нраве Мясника. Хотя… Сумасшедший людоед — это одна статья, а вот людоед, деловито приторговывавший останками жертв — совсем другая. Бру, может, и рад был бы прикинуться безумцем и тем избежать пытки, однако под волшебными руками Исила долго притворяться не получилось.