— Просто извинись, что кидалась в него дерьмом, и он нас отпустит! — фыркнула Эльса на тайном языке. Она еще не отошла от истории с апартеидом.

— Прости, — сказала бабушка на тайном языке.

— Ему скажи, а не мне, балда! — ответила ей Эльса.

— Фашисты извинений не заслужили. Я плачу налоги. Это ты БАЛДА!

— Сама такая!

Они демонстративно повернулись друг к другу спиной, скрестив руки на груди. Затем бабушка обратилась к полицейскому на обычном языке:

— Будьте добры, передайте моей избалованной внучке, что при таком отношении она может шагать домой хоть сейчас.

— Пф-ф! Скажите ей, что я поеду домой вместе с мамой! Пусть сама отсюда шагает.

— Скажите ей, что я по… — начала было бабушка.

Тут полицейский молча встал и вышел из помещения, закрыв за собой дверь — без стука, но так, будто сейчас отойдет подальше, уткнется в подушку и заорет что есть мочи.

— Вот что ты наделала! — сказала бабушка.

— Это ты наделала, а не я! — ответила Эльса.

В следующий миг вошла женщина-полицейский с мускулистыми руками и зелеными глазами. Похоже, она видела бабушку не впервые — судя по усталой улыбке, какой улыбаются те, кто уже имел дело с бабушкой, и тяжкому вздоху.

— Когда ж это кончится? У нас и без того есть чем заняться.

— Вот и хватит уже, — пробормотала в ответ бабушка.

И их отпустили.

Они стояли на тротуаре и ждали Эльсину маму. Эльса задумчиво теребила дырку в шарфе. Дырка — прямо на эмблеме Гриффиндора. Эльса изо всех сил старалась не заплакать. Ничего, бывает и хуже.

— Да ладно тебе, мама зашьет, — бодрым голосом сказала бабушка и ткнула ее кулаком в плечо.

Эльса испуганно подняла глаза. Бабушке явно стало стыдно, она вдруг посерьезнела и понизила голос:

— Мы можем… ну, ты знаешь. Мы можем сказать маме, что шарф порвался, когда ты пыталась помешать мне залезть в вольер с обезьянами.

Эльса кивнула, гладя шарф. Он порвался не в тот момент, когда она пыталась помешать бабушке залезть к обезьянам. Это случилось в школе, когда три старшие девочки, которые почему-то ненавидят Эльсу, зажали ее возле столовой, побили, порвали шарф и бросили его в унитаз. Их обидный смех до сих пор дребезжит у нее в ушах, как будильник.

Бабушка заглянула ей в глаза. Наклонилась поближе и сказала на тайном языке:

— В один прекрасный день мы привезем этих дебилок в Миамас и бросим их на съеденье голодным львам!

Эльса утерла слезы рукой, вяло улыбнулась.

— Ба, ты думаешь, я совсем идиотка? — прошептала она. — Я ведь знаю, что ты все это натворила ради меня. Хочешь, чтобы я забыла про школу.

Бабушка кашлянула, ковыряя гравий носком ботинка.

— Э-э… все-то ты знаешь. Ты моя единственная внучка. Мне так не хотелось, чтобы этот день навсегда запомнился тебе из-за истории с шарфом. Я решила, пусть лучше он запомнится тем, как твоя бабушка устроила диверсию в зоопарке…

— И сбежала из больницы, — хмыкнула Эльса.

— Угу, — хмыкнула в ответ бабушка.

— И кидалась дерьмом в полицейского, — напомнила Эльса.

— Да никакое это не дерьмо! Обычная земля! Дерьма там было всего ничего.

— Изменять воспоминания — это ценная суперспособность!

Бабушка пожала плечами.

— Не можешь отделаться от гадкой дряни — вытесни ее какой-нибудь дрянью поприятнее.

— Дрянь приятной не бывает.

— Знаю.