Передний двор у тети Раи, где хлевок поросячий, выметен метлой, посыпан опилками — их тоже дядя Витя из хозчасти «притоскывает», кругом ни травинки, щисто. За домом клокочут куры. Мне становится жалко бабушку, видно, что ее завидки берут.

— Не утощут поросенка-то, Рая, как мотрий твоих? — заботливо спрашивает бабушка, и теперь наступает черед тете Рае расстроиться, посмурнеть лицом.

— Кобеля заведу, еслиф что, — резко бросает тетя Рая. — Витьке щенка хорошего давали, грят — волкодав, а он не взял, хоть бы мне сказал, дундук, посоветовался.

— Да волкодаву этому одного мяса не напасешься! — горячится бабушка испуганно.

«Вот только волкодава нам за забором не хватало, еще дыру прогрызет и нас самих передавит!» — скажет она мне уже дома.

— И я про то, — соглашается тете Рая. — Погодить надо с волкодавом. Щас, постойте-ка маленько…

Тетя Рая уходит в дом, а мы с бабушкой разглядываем поросенка.

— Ну как, Саша, хорош подсвиночек?

— Какой-то он маленький, бабушка, и серый.

— Еще будет большой, знаешь, какой вымахает — ого-го! — обещает бабушка.

Я задираю голову вверх, надо мной высоко-высоко распростер свои ветви стройный и сильный тополь. За три квартала его видать, красавца этого. Я уже знаю от бабушки, что сразу же после того, как съехали отсюда Лаптевы, тетя Рая принялась изводить тополь керосином — поливала им корни.

— А как засохнет тополь, она в исполком пойдет, ей там разрешение дадут, чтобы спилить сухостой, — объясняла мне бабушка тети Раину хитрость.

Пока что тополь зеленый, до него, видать, еще не дошло.

Мы все ждем, хотя смотреть больше не на что. Наконец, по крутющей лестнице спускается со второго своего этажа вниз тетя Рая — они так и остались с дядей Витей в верхних комнатах, а внизу, где Лаптевы раньше жили, теперь заколочено.

— Вот, возьми, Оля, щаю попьете с Санькой.

И протягивает маленькую («Где только взяла такую?» — будет потом бабушка дивиться) баночку с вишневым вареньем.

— Нонешнего году? — спрашивает бабушка.

— Откудова нонешнего-то, я только на базар три ведра собрала, да отнесла, сегодня-завтра опять собирать буду, а там и варенье начну варить, — отвечает тетя Рая недовольно.

— И я свою владимировку не обобрала, не вызрела еще. Дожди все лето идут. Только-только начало разведривать, когда еще такое было! Через неделю, Бог даст, будем с Сашулькой обирать. А то птицы совсем склюют мою вишню.

И, помедлив, пожевав губами, говорит приготовленное загодя:

— Ты, Рая, когда на базар пойдешь, свою вишню продавать, мою продай, а? Хоть одну корзинку. Трешницу только мне отдай, а уж остальное…

Тете Рае не нравится такой бабушкин заход:

— Не надо мне твоих денег, неси сюда свою корзинку с вишней, а там уж сколько наторгую, все твои тебе отдам. Вы Райку-то за куркулиху держите, а сами на базар иттить не хотите, вам страмотно! Вы как будто партейные, блюдете себя, все Райка да Райка вас выручает.

Бабушка благодарит суетливо, тетя Рая, конечно, в ответ — не следоват, мол, раньше времени благодарить, сперва продать надо…

— Как у тебя ее берут только, вишню твою? — бабушка все не унимается, все диву дается. — Она же розовая совсем, кислит. Сока мало. Вот моя владимировка — крупная, сочная, аж черная.

— Твою живьем есть хорошо, а из моей — варенье варить, — отвечает тетя Рая чуть раздраженно.