|
Вона, лет осьмнадцать минуло, как у Липиц битва была — должен помнить… А, да ты ж из греков… Липицы — это в родных краях Ярослава Всеволодовича. Сцепились тогда князья, никак земли поделить не могли. Тьму народу перебили… Так что ж? Пленных новгородцев князь наш зарезать велел, а от Липиц первым дунул! И сдался первым же, а после у брата Константина прощение вымаливал и волости, а у тестя, Мстислава Удатного, чтоб жену возвернули, Феодосью Мстиславну. Во как! Князь поступает так, как его правая нога велит, — того повысит, этого понизит… Так-то вот. Разговорился я что-то не по делу… Я ж к тебе с другим шёл — Ярослав Всеволодович всех призывает до себе, гостей привечать будем.
— Это кого ж к нам чёрт несёт? — Владимира Рюриковича, князя бывшего!
Бывший великий князь оказался мужчиной в возрасте. Одет он был пышно, с щегольской роскошью — сплошь соболя да парча, но вот дружину с собой Владимир Рюрикович привёл малую, да и ту наполовину из половцев собрал. Потому, видать, и зазвал Ярослава Всеволодовича, что сам он Киев удержать не способен был — силёнок не хватало. Встречали князя на Бабином Торжку, где выстроились полки и дружина Ярослава Всеволодовича. Новики были оттеснены на задний план, поближе к народу — киевляне собрались толпами, жадно рассматривая прибывающих и встречающих. Ярослав приоделся на киевский лад — в длинную зелёную свиту с красной каймой по низу и золотыми зарукавьями, сверху накинул синий плащ-корзно с серебряным позументом, на ноги портки натянул рытого бархату, а обулся в зелёные сафьяновые сапоги. Голову великого князя покрывала (так и хотелось сказать: венчала) круглая шапка с меховым околышем. Ярослав Всеволодович вышел к Владимиру первым, как всякий любезный хозяин. — Здрав будь, Володимер! — сказал он. — И тебе поздорову, — ответствовал Рюрикович. Дружески приобняв Владимира, великий князь киевский повёл его в круглостенную Гридницу, что возвышалась в полусотне шагов от Десятинной церкви. Это была массивная ротонда, саженей десяти в поперечнике. С внешней и внутренней стороны Гридница имела по шестнадцать полуколонн-пилястров, а посередке обширного круглого зала находился массивный кирпичный столб в четыре обхвата, поддерживавший свод. Свет в ротонду проникал через арки окон, проделанные наверху между пилястрами, рассыпая яркие блики по фрескам, изображавшим сцены охоты, и по обливным керамическим плиткам. Олег всё это видел, поскольку вошёл под своды Гридницы в числе «и других официальных лиц» — спальников, стольников, мечников, милостников, бояр киевских. Все расселись вдоль стен по резным лавкам, обшитым кожею и набитым шерстью для пущей мякоти, а Сухову сразу припомнилась Золотая палата императорского дворца — ротонда была на неё отдалённо похожа. Оба князя устроились на скамье, окольцовывавшей центральную «подпорку», и повели переговоры на высшем уровне — вспоминали прежних владык киевских, признавали, что былая слава города на Днепре отгремела и увяла, обеднел Киев — куда ему до Новгорода али Владимира-Залесского! Старенький боярин, рядом с Олегом превший в соболиной шубе и бобровой шапке, проскрипел тихонько: — Жалиться приехал Володимер, волостей просить… — Похоже, — кивнул Сухов. Того же мнения придерживался и Ярослав Всеволодович, ибо, повздыхав о блеске минувших дней, великий князь сказал Рюриковичу: — Пойдёшь в Переяславль княжить? Те земли и вовсе без пригляду, а мне всё не объять. — А пойду! — загорелся Владимир — воспрял, плечи развёл, слабую улыбку наметил. — По рукам? — По рукам! И высокие договаривающиеся стороны скрепили свои намерения пожатием рук. |
