Магистр прошёлся по аллее, напрягая слух. Вот оно, предвестие дома — из окон донесся заливистый смех Натальи, перебиваемый воркованием сразу двух мамочек.

Олег усмехнулся, покачал головой. Он никогда не страдал чадолюбием и относился к детям как к взрослым — иной ребёнок нравился ему, что случалось редко, а в основном малышня вызывала у него раздражение, в лучшем случае — равнодушие. Младенцами же Олег и вовсе брезговал, искренне не понимая, как можно восхищаться розовыми морщинистыми тельцами, представлявшими собой кишки, оравшие спереди и гадившие сзади.

А вот с Натальей ему, можно сказать, повезло. Когда Елена выловила её, аки жена фараонова — Моисея, девочке исполнилось от силы полгода. Ходить она ещё, само собой, не умела, зато кушала с удовольствием — охватывала ручонками большую Геллину грудь и присасывалась, тараща глазята, в которых читалось безмерное радостное удивление: «И это всё мне?!»

Сухов поднялся по лестнице и потянул на себя тяжёлую дверь. Перешагнул порог, додумывая мысль: а ведь ему ни разу не доводилось размышлять о продолжении рода. Да и что ему тот род? Пускай желающие успокаивают себя, что после смерти их черты проявятся в потомках, передадутся по наследству следующим поколениям. Но ему-то какая разница? Закончится ли на нём цепочка «прадед — дед — отец — сын» или продолжится в будущее до седьмого колена, ему-то что? Его-то, Олега Романовича Сухова, уже не будет в живых — помрёт он! А мёртвым безразличны дела сущих.

— Пр-рывет! — воскликнул Пончик, встречая Сухова в обширном вестибюле. — Как жизнь, сиятельный?

Александр, полный и румяный, буквально лучился счастьем.

— По-моему, — усмехнулся Олег, — сияешь здесь как раз ты. Что такого случилось, эпохального? К ручке тебя допустила? Или к ножке?

Пончик замахал на него руками, но не выдержал, признался.

— Она меня… поцеловала! — выдохнул он, блаженно улыбаясь. — Угу…

— В губы? — уточнил Сухов.

— Э-э… В щёчку. Да какая разница?! Гелла меня по-це-ло-ва-ла! Меня! Представляешь?! Она — меня!

Шурик тут же осёкся, продолжая излучать в любовном диапазоне. По лестнице спускалась Елена в длинной голубой столе, цветущая, радостная и на диво красивая. Следом ступала Гелла в оранжевой тунике, держа Наталью на руках. Ростику Читти была небольшого, но стройна, белолица, а большие груди её тяжело покачивались, продавливая сосками тонкую ткань.

Олег поймал себя на том, что с удовольствием пялится на Геллин бюст. Хотя почему сразу — пялится? Любуется…

— Ты уже вернулся? — спросила Елена. Она выглядела оживлённой и радостной. — Будем кушать! Ирина, накрывай на стол.

Домоправительница Ирина, женщина строгая и хозяйственная, родом из болгар, поклонилась госпоже и удалилась — строить и школить лакеев. С такой не забалуешь.

Олег взял Елену под руку и повёл в трапезную, где стоял большой овальный стол и удобнейшие стулья с гнутыми спинками.

— Ты чем-то встревожен, милый? — негромко спросила Мелиссина. — У тебя рука напряжена…

— Ничего-то от тебя не скроешь, — улыбнулся Сухов. — Не то чтобы встревожен… Скорее, раздосадован.

— Чем же?

— Не буду портить тебе аппетит. Да ты не волнуйся — так, ничего серьёзного…

Омыв руки, все расселись и отдали должное мастерству повара — худого Никомеда, чья тощая стать не соответствовала расхожему мнению о тучных кулинарах.