Раздался какой-то странный шорох. Присмотревшись, Альфред увидел, что Ханс протягивает ему пистолет.

— Возьми, — сказал он. — Есть только один человек, которому я позволю себя судить.

— Что это еще за игра? — спросил Юниус, отступая.

— Я сделал много дурного. И ты, Альф, должен вынести приговор. Жить мне или умереть — зависит теперь от тебя.

Помедлив, Юниус взял оружие. Подержал в руках, чувствуя под пальцами холодную сталь. Кто сейчас перед ним? Тот, кто ради других не побоялся рискнуть своей жизнью? Или лживое чудовище в маске, стоящее за спиной Фридриха Фёрнера?

Пистолет выскользнул из его рук, бесшумно упал в мягкую траву.

— Нет.

Даже в темноте он почувствовал, как Ханс впился глазами в его лицо. Поздно. Есть вещи, которые нельзя никому простить.

— Ты ничтожество. Дрянь. Я скорее вымажусь грязью из сточной канавы, чем пожму твою руку.

— Альфред…

— Ты был моим другом, Ханс, но нашу дружбу ты растоптал.

Несколько минут спустя Юниус тронул поводья и поехал по цайльской дороге. Копыта цокали по камням, холодный ветер шевелил волосы. Уже на середине моста он обернулся. Позади была тьма, в которой исчезли маленький домик смотрителя, и тонкий ивовый ствол, и скрюченная фигура сидящего на земле человека.

Крупная рыба плеснула хвостом по воде.

В следующую секунду оглушительно громко ударил выстрел.

Эпилог

— Вы оставили своего друга там, у реки?

— Да, ваше…

— Альфредо, я уже говорил вам: достаточно короткого «монсиньор». Если мне потребуется напомнить вам о том, сколько ступеней иерархической лестницы нас разделяет, поверьте, я найду способ. Итак?

— Да, монсиньор. Я оставил его там, у моста. Он перестал быть моим другом, и я не желал вмешиваться в его судьбу.

— То есть вы даже не знаете, жив он или мертв?

— Не знаю.

Кардинал в задумчивости переплел пальцы.

— Признаться, не вижу поводов для сомнений. Выстрел, который вы слышали…

— Этот выстрел ничего не значит, поверьте. Он мог выстрелить в воздух — от злости. А мог выстрелить мне в спину.

— Возможно, — с сомнением сказал священник. — Но он истекал кровью…

— Монсиньор, вы не знаете Ханса. Он невероятно живуч. Не удивлюсь, если сейчас, несколько лет спустя, он жив и здоров и все так же наслаждается жизнью, как прежде.

— Вы не простили его?

— Нет, монсиньор.

— Круг жизни вращается, Альфредо, и каждый его поворот меняет картину перед нашими глазами. Вы оставили свой город, свою родину, свою семью. Время и перемены в судьбе должны были смягчить ваше сердце.

— Боль — единственное, что осталось, монсиньор. Любовь, дружба, надежда на будущее — все умерло. В тот день, на дороге, я потерял все.

Комната, где беседовали двое, выходила окнами в сад. Абрикосовые деревья, усыпанные бело-золотыми звездами, широкие листья пальм, прозрачно-голубая вода в мраморной чаше фонтана — дрожащая, танцующая, искрящаяся.

— Вы полагаете, Альфредо, что потеряли все? — спросил кардинал. — Не могу согласиться. Умирающее животное идет в пустыню или на край пропасти. Человек, потерявший все, идет прямо перед собой до тех пор, пока не встретит смерть. Вы поступили иначе: приехали в Рим, сумели получить место и немало преуспели в делах. Значит, что-то осталось.

Альфред уже собрался ответить, но кардинал остановил его, чуть заметно шевельнув правой рукой.