Альфред уже собрался ответить, но кардинал остановил его, чуть заметно шевельнув правой рукой. Пальцы его высокопреосвященства были длинными, тонкими. Их белизну подчеркивал алый струящийся шелк кардинальского облачения.

— Мост, выстрел, всадник, исчезающий в темноте… Интригующая история. Скажите, Альфредо: куда направился этот всадник?

— Боюсь, монсиньор, эта часть истории покажется вам менее интересной.

— И все-таки.

— Вначале я думал, что поеду к канцлеру в Шпеер. Но затем, после некоторых размышлений, решил отправиться в Мюнхен и добиться аудиенции у курфюрста.

— Максимилиан Баварский — могущественный человек. Многие считают его ничуть не менее могущественным, чем сам император. И вы были уверены в том, что получите аудиенцию?

— Нет, монсиньор. Я не был ни в чем уверен. Но что я мог сделать в Шпеере? Сопровождать канцлера, разделить вместе с ним его горе — и только. Если и была хоть малейшая возможность вытащить из тюрьмы его жену и детей, эту возможность следовало искать в Блютенбурге.

— Разумно. Итак, вы отправились в Мюнхен.

— Да, монсиньор. Но прежде мне нужно было увидеть Веронику и Вильгельма. Я нашел их в условленном месте, на постоялом дворе, на полпути между Бамбергом и баварской границей. Томас был вместе с ними. Именно он должен был отвезти Вейнтлетт к родне, в Мергентхайм.

— А ваш друг, Вильгельм?

— Собирался вернуться в Бамберг — прежде чем заметят его отсутствие. Я передал Вильгельму письмо для своего дяди, в котором предупредил, что мне придется покинуть город на время. После этого мы расстались.

— Дальше.

— Примерно через месяц мне удалось встретиться с курфюрстом и рассказать ему обо всем.

— Вы говорили с ним лично?

— Я видел его так же близко, как сейчас вижу вас.

— Он обещал помощь?

— Он сделал больше, чем можно было надеяться. В моем присутствии он продиктовал письмо, адресованное князю-епископу Бамберга, в котором просил — можете себе представить, просил! — в память о заслугах канцлера Хаана проявить снисхождение к нему и его семье, позволить им уехать в Баварию.

Альфред умолк. Провел ладонью по вспотевшему лбу, расстегнул крючок на рубашке.

— Вам жарко? — спросил кардинал. — Потерпите. Солнце скоро уйдет.

— Простите, монсиньор, — сдавленно проговорил Юниус. — Мне до сих пор трудно говорить обо всем этом…

— Я понимаю ваши чувства. Но у нас мало времени.

— Еще раз простите… Я остался в Мюнхене на какое-то время. Вильгельм писал мне, и из его писем я узнавал о том, что происходило в Бамберге.

— И передавали эти сведения курфюрсту?

— Разумеется. Хотя уверен, что он знал обо всем и без моих отчетов.

Кардинал, кивнув, отщипнул виноградину от пурпурно-розовой грозди.

— Итак, — сказал он, перекатывая ягоду в пальцах. — Что же происходило в Бамберге?

— После ареста Катарины Хаан князь-епископ начал уничтожать городскую верхушку. Казнили Нойдекера, Морхаубта, Дитмайера. Казнили Иоганна Юниуса, моего дядю. Казнили Георга Флока и двух его дочерей. Казнили тех, кто осмелился поставить свою подпись под ходатайством канцлера, и тех, кто не слишком рьяно выступал за осуждение ведьм. В течение полутора лет почти все, кто заседал в Сенате, были сожжены или обезглавлены, один за другим, а их имущество — миллион гульденов золотом, а может, и больше — конфисковано в княжескую казну. Франц фон Хацфельд уехал в Вюрцбург; должно быть, только это его и спасло.