Ей показалось хорошим предзнаменованием, что на ступеньках ее окликнул Алан Макмайкл, а теперь уже доктор Макмайкл. Он остановился на лестничной площадке и ждал, пока она поднимется. Они не видели друг друга целую вечность – Алан был в Англии, где учился на глазного врача. Она была здорово удивлена, когда увидела, что он стал совсем взрослым: черты его лица стали угловатыми, как это бывает у взрослых мужчин, детский подкожный жирок исчез, и под сюртуком угадывались широкие плечи. Он был без шляпы, и его волосы были почти такими же светлыми, как и у нее.

– Эдит, – было видно, что молодой человек рад встрече, – ты знаешь, что я открываю здесь практику? – То, что она знает, что он вернулся, не вызывало у него никаких сомнений.

А Юнис ведь не сказала мне ни слова, подумала девушка, слегка расстроившись. Но, с другой стороны, Эдит не так уж часто посещала Макмайклов. Она вообще очень редко выходила в свет, а в вежливом обществе это расценивалось как признак грубости. Люди обычно виделись со своими друзьями. Хотя Юнис никак нельзя было назвать подругой, ни в коей мере. Ну, тогда, значит, знакомой. В обществе принято справляться об их здоровье и важных событиях в их жизни. В случае с Юнис это означало выслушивать ее рассказы о мельчайших деталях различных балов, приемов и гала-вечеров.

Как это все невероятно скучно, подумала Эдит. Боже, мне только двадцать четыре, а я уже, кажется, превратилась в стойкую ненавистницу всего легкомысленного и беззаботного.

– В десять часов я встречаюсь с Огилви, – сказала она Алану, стараясь не показывать своего волнения. – Он хочет взглянуть на мою рукопись и решить, нельзя ли ее напечатать.

Писать она начала еще до того, как Алан уехал в свою медицинскую школу, и даже читала ему некоторые отрывки, когда они встречались – а это происходило несколько чаще, чем принято между «просто» друзьями. Он был тем человеком, которому она призналась в том, что ее посетил призрак умершей матери, хотя Юнис, естественно, все подслушала и раззвонила об этом по всему свету. И весь свет смеялся и издевался над Эдит. И тогда Эдит решила использовать странные фантазии десятилетней девочки, сраженной горем от потери матери – а ведь именно так все и было – как метафору Потери в своем романе. И хотя ее до сих пор преследовали воспоминания о том кошмаре, она была благодарна Провидению за этот жутковатый опыт, потому что он обеспечил захватывающие факты для жерновов мельницы ее таланта.

Алан расплылся в улыбке, услышав, что ее роман закончен.

– Но ведь сейчас всего девять часов, – намекнул он девушке.

– Мне надо внести несколько исправлений до этой встречи, – ответила она и мысленно пробежалась по списку этих исправлений. Потом она поняла, что Алан только что пригасил ее зайти в его новый офис и теперь говорил что-то о загадочных картинках, которые он хотел ей показать.

Эдит полностью сосредоточилась на том, что он говорил. Она действительно была рада видеть его. Так что, наверное, она еще не стала старой девой, ненавидящей любое проявление легкомыслия и беззаботности. Может быть, она просто была слишком разборчива в выборе деталей и фактов, которые ее интересовали. Развитие бизнеса отца для нее было во многом интереснее, чем последние моды сезона, хотя она и не считала себя неряхой.

– Мне надо помочь маме, – заметил Алан. – Завтра она устраивает прием в честь одного из поклонников Юнис. А почему бы тебе тоже не прийти?

И в этот момент, как по сигналу, появилась Юнис, в сопровождении толпы своих постоянных поклонников, и ее мать миссис Макмайкл. Они были безукоризненно одеты, и Юнис вся светилась от счастья.

– Мы встретили его в Британском музее, – объявила миссис Макмайкл. – Прошлой осенью, когда мы навещали Алана.