|
Американская танцовщица Изадора Дункан, завоевавшая Париж и Берлин, и предприняла теперь поход на северные европейские столицы. Ее появление в Петербурге оживило споры между консерваторами и новаторами. Многочисленные зрители, алчущие оригинальных сенсаций, кричали «ура!» эволюции от сильфид к босым ступням и струящимся вуалям. Она не носила трико, надевала тунику на обнаженное тело, выставляла напоказ голые ноги и танцевала под музыку, для танцев не предназначенную, что давало ее движениям еще большую свободу. В контраст этому языческому празднеству тела правила классического балета казались исполненными обветшалой строгости и холодности. Апологеты Изадоры заявляли, что она привнесла в хореографию такую же новизну, как французские импрессионисты в искусство живописи. Мариус Петипа не посетил ни одной выставки новомодных любимчиков петербургских салонов. Но он внимательно читал рецензии в газетах и журналах, вслушивался в рассказы тех, кто видел Изадору во плоти, и не упускал случая предостеречь собеседника, какой ущерб для театральной жизни страны может таить появление этой чаровницы-искусительницы.
– Это не танец, – внушал он. – А всего-навсего мимика, дурно списанная с античности, гимнастический дивертисмент, не имеющий будущего! Ну что ж… Ходите, любуйтесь на нее! Только не вздумайте ей подражать! Ее легкость завлечет прямо в пропасть!.. В отличие от Мариуса Петипа, я видела Изадору на сцене и разделила его точку зрения об этой жрице стихийного танца, хоть и таила надежду, что все же есть чему поучиться у этого бунта женского тела против традиционных требований. Я робко изложила перед своим почтенным маэстро, который становился все более скептическим, гипотезу, что после бурной рекламы, которой нам прожужжали все уши, все успокоится и классический танец вновь обретет свой престиж, глотнув освежительного воздуха. Реакция Петипа на этот оптимистический прогноз была мгновенной: – Танец не нуждается ни в каком освежении! Вот танцовщикам и танцовщикам, тем, не спорю, нужно обновлять свои силы! А удастся им это только путем углубленного изучения классики, а не попытками улучшить выдумками балаганных шутов! Будущее показало, что он прав – как мне показалось, на следующий год интерес публики к Изадоре Дункан поутих, а к спектаклям классического репертуара, напротив, возрос. Но этот реванш не обрадовал Мариуса Петипа. Он был так утомлен и обескуражен, что предпочитал сидеть дома, довольствовался чтением одних только аршинных заголовков в газетах, более не отвечал на письма и жаловался на сырость и холод, которые сковывали его члены. Дочь Вера страдала хроническим кашлем. Климат Санкт-Петербурга не сулил ничего хорошего ни ему, ни ей. Мариус Петипа решил отправиться с семьей в Гурзуф. Он любил удаляться на этот маленький крымский курорт, чтобы немного отдохнуть от обязанностей своей слишком насыщенной карьеры. И то сказать, в столице его не держало более ничто. Если время от времени на мариинской сцене ставили его балеты, то это в память о его былых успехах и даже не консультируясь с мастером по поводу изменений, которые он желал бы внести в свою привычную хореографию. Так что маэстро с легким сердцем устремлялся навстречу солнцу и забытью на черноморских берегах. Едва я посадила семейство на поезд, как пришлось заняться родным отцом, который тоже простыл и быстро терял силы. Вызванный мною доктор диагностировал тяжелую форму гриппа. К счастью, десять дней спустя хворь отступила; отец встал с постели, и я возобновила мои ежедневные занятия под руководством Александра Ширяева. Среди его учеников был 22-летний юноша Борис Хлебников, с приятной наружностью и многообещающим талантом. Все говорило о том, что ему суждена блистательная карьера. Кстати, мне приходилось танцевать с ним в нескольких второстепенных спектаклях. Высокий, темноволосый, с выправкой, смеющимся лицом и яркими белыми зубами, по-азиатски вылепленными скулами и темной напряженностью во взгляде, он обладал ко всему прочему изумительною гибкостью и ловкостью. |
