|
Однажды, на последнем году тамошней жизни, они любовались на корабли в Литских доках, и она сказала: «Я, пожалуй, перегнусь через перила. Опять у меня с желудком не в порядке». Ее болезнь только начиналась, но он и тогда не выказал никакого сочувствия. «Джинни, все подумают, что ты пьяная. Выпрямись». Проболев немного, она прекратила называть его «кривуленком», озлобилась и стала называть «свиньей бесчувственной» и «гаденышем». «Тебя я люблю, а болезней терпеть не могу», — говорил он. Но в то время он иногда еще кое-как навещал ее в больнице. Он защитил диплом и прослыл в пивных легкомысленным, ибо не был националистом. Джинни на год перенесли защиту, и он провел этот год во Франции, а потом в Лондоне, где жил в Эрлс-Корте и вконец растратился, поджидая Джинни.
Почти месяц он изо дня в день бывал в Челси, обхаживая бывшую актрису и певицу Марию Чизмен, которая в свое время выступала на пару с теткой Джинни. Наконец он поехал встречать Джинни на Кингс-Кросс и различил еще издали ее румяное скуластое лицо и прямые каштановые волосы. Они спокойно могли бы пожениться месяцев через шесть. — Мне снова придется лечь в больницу, — сказала Джинни. — На этот раз на операцию. Мне дали письмо к одному хирургу в Миддлсекской клинике. Ты меня будешь там навещать? — спросила она. — Нет, честно говоря, не буду, — сказал Дугал. — Ты же знаешь, меня к больным силком не затащить. Я. буду тебе писать каждый день. Она сняла комнату в Кенсингтоне, через две недели легла на операцию, выписалась в субботу и перед этим написала Дугалу, что ему незачем приходить к больнице ее встречать, и она рада, что он нашел работу в Пекхэме и занялся жизнеописанием Марии Чизмен, и надеется, что он многого добьется в жизни. — Джинни, я нашел комнату в Пекхэме. Могу подъехать повидаться с тобой, если хочешь. — У меня молоко на плите. Я тебе перезвоню. Дугал примерил новую рубашку и наклонил зеркало на туалетном столике, чтобы лучше себя рассмотреть. По-видимому, Пекхэм уже выявил в нем такое, что Эрлс-Корту и не снилось. Он вышел из комнаты и спустился по лестнице. Мисс Фрайерн вышла из своей гостиной. — Все ли у вас есть, что нужно, мистер Дуглас? — Мы с вами, — сказал Дугал, — заживем душа в душу. — У вас хорошо пойдут дела в «Мидоуз, Мид», мистер Дуглас. У меня бывали жильцы из «Мидоуз, Мид». — Зовите меня просто Дугал, — сказал Дугал. — Дуглас, — сказала она. У нее выходило «Доуглас». — Нет. Дугал. Дуглас — моя фамилия. — Ах, Дугал Дуглас. Зовут, значит, Дугал. — Правильно, мисс Фрайерн. Каким автобусом ехать от вас в Кенсингтон?
— Это моя единственная тайная слабость, — сказал он Джинни. — Ничего не поделаешь, — сказал он. — До смерти ненавижу болезни. — Будь великодушнее, — сказал он, — будь сильнее. Будь настоящей женщиной, Джинни. — Пойми меня, — сказал он, — попытайся понять мой роковой недостаток. Он есть у всех. — Сейчас мне нужно прилечь, — сказала она. — Я позвоню тебе, когда буду себя получше чувствовать. — Позвони мне завтра. — Хорошо, завтра. — В какое время? — Я не знаю. Как-нибудь. — Послушать тебя — так можно подумать, будто ты со мной не жила, — сказал он. — Позвони мне завтра в одиннадцать утра. Ты к этому времени проснешься? — Хорошо, в одиннадцать. Он облокотился на спинку стула. Она не шелохнулась. Он томно улыбнулся. Она закрыла глаза. — Ты не спросила моего номера, — сказал он. — Хорошо, оставь свой номер. |
