Чалмерс переступил через лежащего туземца, понимая, что решительный шаг нужно сделать именно сейчас, пока дикари не опомнились и не вернулись в город узнать, чем закончилась стычка между их ящероподобным божеством и теми несчастными, которые, на свою беду, замешкались в храме. По своему опыту Чалмерс знал, что дикарские племена зачастую готовы до последней капли крови защищать предметы своих ублюдочных культов, и нимало не сомневался в том, что туземцы прикончат его, прежде чем он хотя бы попытается напасть на Нагака. С другой стороны, расправившись с ящером до их прибытия, он приобретал славу героя.

Черт побери, в таком случае Чалмерс и сам мог стать чем то вроде божества!

Еще несколько шагов – и Чалмерсу в нос ударил запах чудовища. Точнее говоря, он ощутил дыхание динозавра, повернувшего к нему морду с клыками, по которым стекала слизь пополам с кровью. Из его горла послышалось нечто среднее между отрыжкой и рычанием.

Нагак метнулся вперед – его молниеносное движение ничем не напоминало медлительную поступь динозавров из кинофильмов. Вместо того чтобы шагать, он бежал, совершая восьми десяти футовые скачки, и застал Чалмерса врасплох, не оставив ему времени для спасения. Англичанин не успел даже поднять свое жалкое копье, когда над ним зависла широко раскрытая пасть.

На его теле сомкнулись пятидюймовые зубы, и Чалмерс сумел лишь издать отчаянный вопль, эхом отозвавшийся в зловонной глотке чудовища.

* * *

Судьба белокожего человека, ускользнувшего от Чиуна, нимало не беспокоила мастера Синанджу. Ни защита членов экспедиции Стокуэлла, ни расправа над ними не входили в его обязанности, и он не чувствовал никакого желания заниматься этим, поскольку нянькой его не нанимали. Чиун беспокоился только о Римо, хотя и верил в своего ученика. Несчастные уродливые создания, населявшие город, не смогли бы справиться с Римо, даже если бы они осаждали его толпами, но дракон – совсем другое дело.

Дракон был вполне достоин внимания мастера Синанджу.

Как только белокожий увалень скрылся в храме, из за угла здания вынырнули три туземца, двое из них были вооружены копьями, а третий, самый высокий из них, – луком. Он натянул тетиву, прицелился, пустил стрелу и изумленно вытаращил свой единственный глаз, увидев, как Чиун вытянул руку, поймал стрелу на лету, сломал ее, словно спичку, и, улыбнувшись, швырнул обломки в сторону.

Потом он пришпорил слона, приказав ему атаковать, и громадный серый зверь подчинился с такой готовностью, словно родился и вырос в Корее. Он низко наклонил голову, гневно взревел и бросился на туземцев.

Противники Чиуна попытались убежать, но их ноги оказались недостаточно быстры. Нагнав дикарей, слон принялся кромсать их бивнями и давить громадными круглыми ступнями. Этот способ расправы казался мастеру Синанджу слишком примитивным, но он сказал себе, что ничтожный враг заслуживает соответствующего обращения. В конце концов эти люди не были корейцами, и среди них не нашлось бы короля или императора, достойного более изощренной смерти.

Чиун должен был обезопасить себя на случай встречи с драконом, которая могла произойти в любую секунду.

Он развернул своего мастодонта в сторону распахнутых дверей дикарского храма. Доносившийся изнутри хриплый рев подсказывал мастеру Синанджу, что дракон встретился с чем то, озадачившим его и разбудившим кровожадность легендарного чудовища. Чиун решил, что дикари принесли в жертву дракону членов научной экспедиции, но это его не слишком беспокоило, покуда среди приговоренных к съедению людей не было Римо.

Это было невозможно. Его приемный белокожий сын слишком умен и стремителен для этих детей природы, и Чиун ни капли не сомневался в том, что Римо выйдет победителем, даже если сотни дикарей попытаются припереть его к стене.