Добрая подруга, подумав, нашла, чем меня утешить.

– Зато теперь ты знаешь, куда подевались Денис с Барклаем, и не будешь волноваться!

Я иронически посмотрела на нее. Не буду волноваться! Как же! Хорошо, если они отдыхают у моря вдвоем! Но палатка-то у Дениса трехместная!

– Хочешь об этом поговорить? – сочувственно спросила Алка.

Я пожала плечами.

– Пойдем ко мне, – предложила подруга. – У меня есть малина, а в морозилке лежит брикет пломбира.

Мороженое с малиной под разговор о сердечных делах ушло незаметно. Приговорив лакомство и поставив точку в обсуждении моих душевных мук, мы перешли на страдания Трошкиной. Обычно Алка избегает разговоров о своей личной жизни, но ликер, которым мы не скупясь полили пломбир, очень располагал к откровенности.

– Как там Зяма поживает? – развозя ложечкой по тарелке остатки алкогольного сиропа, застенчиво спросила Алка.

Я вздохнула, потому что порадовать подружку мне было нечем. Зяма, к которому Алка питает тайную страсть, поживал хорошо и даже замечательно, меняя подружек, как носки. Недавно у него завелась новая дама, по всей видимости, очень любвеобильная: сегодня утром она подняла Зяму с постели телефонным звонком и долго беседовала с ним, явно настаивая на свидании. Зямка, у которого расписание свиданий плотнее, чем график движения поездов на узловой станции, затруднялся назначить точное время встречи, и собеседники висели на телефоне с полчаса, корректируя и сводя воедино свои планы. Если я правильно поняла Зямину последнюю фразу: «Ладно, птичка, я буду в два!», сегодняшний день мой донжуанистый братец прожил не зря.

– Зяма занят делами, – сказала я, не уточняя, что дела эти ведутся преимущественно в горизонтальном положении. И воспользовалась случаем покритиковать подружку за пассивность:

– Ты бы сама спросила его, как он поживает и чем занимается! Слово за слово, глядишь – и разговорились бы!

Само собой подразумевалось, что Алка знает о Зяминой манере вести беседы с дамами главным образом в постели.

– Мы в последнее время редко видимся, – покраснев, сказала подружка. – Когда я бываю у вас, Зямы нет дома, а ко мне он не заходит.

– Надо сделать так, чтобы зашел! – заявила я. – Хочешь, я прямо сейчас позвоню ему и позову сюда?

– Не надо, – тихо, но решительно воспротивилась Трошкина. – Я хочу, чтобы он сам пришел.

– Долго же тебе ждать придется! – воскликнула я.

И ошиблась.

– Тук, тук, тук! – послышался на лестничной площадке веселый голос Зямы. – Алка, ты дома?

Трошкина грохнулась с табуретки и побрела в прихожую, прихрамывая.

– Сижу за решеткой в темнице сырой! – декламировал он, с намеком скребя ногтем по сеточке, отделяющей его от прихожей. – Вскормленный в неволе орел молодой!

– Привет, орел! – сказала я, выступая в прихожку следом за ковыляющей Алкой. – Чего залетел?

Трошкина молча саданула меня в бок острым локтем. Я перекосилась, а она приветливо сказала:

– Привет, Зяма, давненько не виделись! – и торопливо открыла сетчатую загородку.

– Гм… А что это с вами? Отчего вы такие кривобокие и перекошенные? – спросил братец, войдя в квартиру и оглядев нас с Алкой.