Вскоре обстановка превратилась в свалку кружев, осколков фарфора, обрывков гравюр, одежды, белья, флакончиков, церковной утвари, которую топтали грабители, буквально лишившиеся рассудка при виде такой роскоши.

Обыскивая дом, они нашли вино, напились и для пущего веселья решили устроить маскарад. Лешен схватил митру и посох. Нахлобучив головной убор аббата, он стал фехтовать посохом. Кривой из Жуи, подумав о других членах банды, сказал:

— Никому и дела нет до бедного Франсуа Лежена, нашего Кюре! А тут для него настоящие сокровища.

— Неплохая мысль, Кривой! — заметил разбойник, переодевавшийся из своих лохмотьев в рубашку аббата. — Надо бы собрать гостинцев нашему Кюре — молитвенник, серебряные плошки, одежку. Ну что, согласны?

Пока Кривой из Жуи с несколькими товарищами на скорую руку собирал подарки, остальная банда продолжала пировать, и звуки пьяной оргии доносились со двора и изо всех уголков замка. Пьяные песни, ругань, звон бьющейся посуды, хлопанье дверей, а иногда отчаянный, душераздирающий женский вопль.

Услышав крики, аббат покраснел, потом побледнел так, что казалось, будто он вот-вот упадет в обморок. Берриец заметил это и заверил его с ироничной вежливостью, оскорбительной, как пощечина:

— Не обращайте внимания, господин аббат. Должно быть, наши ребята любезничают со служанками. Дамы по-прежнему находятся под присмотром в своих комнатах, и только от вас зависит, не придется ли и им отвечать на ухаживания наших кавалеров.

Шум усилился. Замок, захваченный толпой негодяев, напоминал осажденный город. Пленники, запертые в казематах большой северной башни, вырвались на свободу и обнимались с приятелями, которые до недавнего времени притворялись гусарами. Лохмотья нищих мелькали вперемежку с блестящей военной формой. Подъемный мост был опущен, решетка на воротах поднята, чтобы разбойники, осаждавшие крепость, могли беспрепятственно проникнуть внутрь.

Более трехсот головорезов заполнили коридоры замка, залы, лестничные пролеты, галереи, парадные покои, баш ню, помещение для стражи, кухни, конюшни, службы, чердаки, подвалы — все, вплоть до комнатки, где находился механизм башенных часов, который они разгромили, охваченные страстью к разрушению. Никогда еще у банды Фэнфэна не было такого праздника, и никогда она не учиняла такого разгрома.

Тем временем уже отходившие ко сну графиня де Ружмон и девушки услышали непонятный, испугавший их шум и поспешно одевались. Дамам повезло больше, чем аббату, — их комнату не захватили, когда они лежали в постели. По счастливому стечению обстоятельств к ним вела отдельная лесенка, поднимавшаяся, словно на сторожевую вышку, по наружной стороне восточной башни. Вход туда преграждала прочная, как в темнице, массивная дубовая дверь, заколоченная досками и запертая на множество замков и запоров.

Существовала, конечно, и потайная лестница, по которой поднимались слуги, но она была спрятана за особой дверью с секретом, находившейся в темном закоулке рядом с кухнями. Разбойники потеряли изрядное количество времени, разыскивая и взламывая вход в голубую комнату. Графиня, чья невозмутимость, вызванная душевным расстройством, доходила до полной слепоты к реальным событиям, была крайне изумлена шумом, раздавшимся среди ночи. Не догадываясь о его истинной причине, она сердилась на гусар и громко возмущалась:

— Видите, дети мои, в каком веке мы живем! Люди нашего круга нигде не могут чувствовать себя в безопасности. Нужно иметь целые гарнизоны, и какие, Боже мой! Состоящие из мужланов, пропахших табаком и конюшней… Под командованием офицеров, вышедших из низов и получивших образование в полку…

Девушки лихорадочно одевались, настороженно прислушиваясь к доносившимся звукам. Шум становился все громче.

— Вот, пожалуйста! — продолжала графиня, вкладывая в слова всю великосветскую иронию, — солдаты празднуют, патриоты веселятся и в благодарность устраивают им оргии.