|
Кроме того, уголовные преступления военного периода и первых послевоенных лет характеризуются и новой вспышкой бандитизма. Между тем призыв на армейскую службу, равно как добровольный уход в действующую армию большого количества оперативных сотрудников привел к серьезному некомплекту личного состава в милицейских подразделениях. Оставшимся же в рядах «рожденной революцией» пришлось в кратчайшие сроки перестраивать всю оперативно-розыскную деятельность с учетом обстановки военного времени - на плечи криминальной милиции, помимо традиционной борьбы с уголовной преступностью, легли, в частности, такие мероприятия, как выявление вражеской агентурной сети, дезертиров, паникёров, подстрекателей, мародеров и проч. Все это для ослабленной некомплектом милиции, к тому же лишившейся в одночасье большей части своей агентуры на местах, было делом архисложным. Тем более что уголовный элемент очень чутко среагировал на изменение обстановки и привнес в свою деятельность целый ряд преступных ноу-хау.
Одним из них стало появление нового «модного течения» в отечественном бандитизме - немалое количество налетов и грабежей совершали люди в офицерской форме. Знаменитый бандит Фокс, который сбил с толку неопытного опера Шарапова военным кителем и боевым орденом, вовсе не фантазия братьев Вайнеров - у этого «героя» имелся не один реальный прототип. К примеру, в 1941 году в одном только Оренбурге действовало около десятка крупных банд, в состав которых входили «офицеры-оборотни». Участники этих банд совершал и налеты на магазины, на эшелоны с продовольствием и ценными грузами, иногда под видом сотрудников ОГПУ проводили «обыски», предъявляя жертвам фальшивые ордера. Преступники в годы войны стали наглее, злее и беспощаднее. А все потому, что уголовное дно - бандиты, воры и пополнившие их ряды дезертиры - оказалось в тупике, из которого не было выхода. Одни не могли сдаться властям, поскольку по законам военного времени их ожидал трибунал. Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР, в местностях, объявленных на военном положении, все дела о преступлениях, направленных против «обороны, общественного порядка и государственной безопасности», передавались на рассмотрение военных трибуналов. Таким образом, трибуналам, в частности, стали подсудны уголовные дела об убийствах, разбоях, незаконном хранении оружия и т. п. Другие не могли (либо не хотели) работать, но при этом хотели получать продуктовые карточки. Третьи просто жили, руководствуясь бесхитростным принципом «кому война, а кому - мать родна». Так или иначе, всем им оставалось только одно - выживать, промышляя воровством и разбоем. А учитывая тот факт, что помимо прочего в их ряды ежедневно вливались сотни несчастных, доведенных до отчаяния людей, которых война в буквальном смысле слова поставила на грань выживания, нетрудно понять, что масштабы преступности военной поры доселе не имели аналогов в России. Чуть особняком в этом плане стоял героический блокадный Ленинград.
Вообще о блокаде у нас принято говорить хорошо или не говорить вовсе. Каждый год, вспоминая события Великой Отечественной войны, мы со всех экранов слышим о подвиге ленинградцев - и воображение рисует людей с волевыми лицами, стойко сохраняющими моральный облик. И таких ленинградцев действительно было немало. Но были и те, кто ради собственного выживания встал на путь преступления. Блокада стала испытанием эсхатологическим. Бог был отменен вместе с надеждой, остались рефлексии на физиологическом уровне. Многие не выдержали. Матери спасали детей, скармливая им своих младенцев, а в это время государственная машина продолжала работать. Людей задерживали за анекдот, светомаскировку, за то, что нам сейчас и не понять. Составляли протоколы, подписывали их, как должно, вызывали адвокатов, надзиратели в тюрьмах заполняли надлежащие формы, велась служебная переписка, прокуратура опротестовывала некоторые приговоры трибунала. |
