Вокруг по-прежнему смеялись и галдели, ели мороженое и слушали музыку, а я сидела на скамейке возле только что убитого человека и умирала от страха.

Кто его убил? Сомнений нет: тот самый мужичок с бутылками, который проходил мимо. То есть, это, конечно, профессионал, если я, сидящая рядом, не заметила, как это случилось. Но зачем было убивать старого шантажиста? То есть мне-то понятно, зачем, мне-то как раз это на руку, но кому еще нужна была его смерть, кроме нас с ненаглядным? Мистика какая-то! Как только я в сердцах подумала, что хочу убить мерзкого шантажиста, сразу же появляется человек, который делает это за меня, да к тому же так профессионально! — Господи, да что же вокруг меня происходит?

Я подавила первый порыв вскочить и бежать отсюда как можно дальше. Нужно сделать вид, что я — это не я, и уходить организованно, не торопясь, пока кто-нибудь из прохожих не заметил, что с моим соседом неладно. Прелестно!

У входа в скверик показались два милиционера. Они заглянули сюда просто так, для порядка. Если я сейчас не уйду, потом будет поздно. Пока никому не бросилась в глаза подозрительно неподвижная поза моего соседа, нужно делать ноги. Я встала и, сделав скучающее выражение лица, медленно двинулась прочь от проклятой скамейки.

Милиционеры прошли мимо, один покосился, наверное, понравился мой яркий макияж.

На Невском здравый смысл покинул меня, и я бросилась бежать со всех ног. Зачем-то свернула на Садовую, хотя мне нужно было спуститься в метро и ехать домой, проскочила галереей Гостиного двора, влетела в Апраксин, пробежала его быстро, глядя невидящими глазами на выставленные товары.

Помню только, что один раз остановилась, заглядевшись на вечернее платье. Глаза у меня не зеленые, как у всех рыжих, а светло-серые. Платье тоже было серебристо-серое.

Я даже спросила цену, хотя мне совершенно не нужно длинное вечернее платье — носить его некуда, а уж в нынешнем моем положении только платья не хватало! «Черного киллера» соблазнять в нем, что ли!

Не снижая темпа, я вылетела из Апрашки, сбив с ног какую-то тетку с полосатыми челночными сумками, и с разбегу врезалась в толпу на Сенной площади. Там было форменное столпотворение. Народ шел с работы, толпился у продуктовых ларьков и мощным революционным потоком вливался в метро. И тут я не послушалась голоса разума и не повернула к метро, а побежала дальше. До сих пор удивляюсь, как у меня тогда не украли кошелек. В Апрашке и на Сенной воруют — еще как! — а я была в таком состоянии, что обчистить меня мог пятилетний ребенок.

Опомнилась я только, когда пролетела Садовую и оказалась на углу Вознесенского проспекта. Прилично отмахала, даже ноги устали! Я присела передохнуть в скверике напротив высокого дома с башней, хотя после того, что случилось в Катькином садике, садовая скамейка наводила на меня ужас.

Сумка была застегнута, и все в ней было на месте — кошелек, косметичка. Я поглядела на себя в маленькое зеркальце — все было в относительном порядке. Выражение лица было какое-то не мое, но со стороны этого никто не заметил бы. Очень неприятно было торчать одной на скамейке, потому что внезапно я ощутила, что за мной наблюдают. Разумеется, это было нервное, — уж если бы мой преследователь, «черный киллер», хотел убить, он сделал бы это там, в Катькином садике.

Со временем я смогла думать об этом событии относительно спокойно. Очевидно, бег по пересеченной местности позволил выпустить излишки адреналина из крови и ко мне вернулось обычное хладнокровие. Да, согласилась я, мерзкого старикашку убрали, поделом ему, мне нисколько его не жалко.

Но сделал это виртуоз, мастер своего дела.

Несмотря на жуткую профессию, которую выбрал этот человек, я не могла не восхититься его мастерством.