Хвойный аромат моющих средств смешивался с застоявшимся запахом пива, сигарет и дешевой косметики. Поворотная сцена имела два уровня с хромированными шестами, вокруг которых танцевали стриптизерши, пока она вращалась. Но теперь сцена была пуста и неподвижна. За стойкой одного из баров выставляла банки с пивом на полки мамасан — женщина, которая руководила девушками и обучала их тонкостям ремесла, помогала, когда они беременели или подумывали о самоубийстве. Советовала своим подопечным уходить от клиента, если тот не хотел пользоваться презервативом, и требовать дополнительную плату за необычные услуги (французы, итальянцы и американцы славятся своим пристрастием к содомии). Хорошая мамасан заранее думает о том времени, когда по достижении тридцати пяти лет девушкам придется бросить профессию. Некоторые обучают их английскому или платят за секретарские курсы, хотя такая благотворительность встречается редко. В глазах у этой женщины явно не читалось пристрастие к педагогике: лет пятидесяти, крепкая, располневшая, со смуглым лицом, она постоянно хмурилась.
— Мы закрыты, приходите в шесть, — приняв меня за фаранга, сказала она по-английски.
— Я коп, — объяснил я на тайском и показал удостоверение.
Отношение изменилось, однако не сильно.
— И что же вам надо, коп? Босс платит за крышу. Так что нечего на меня наезжать.
— Это не наезд.
Она оглянулась, ожидая увидеть рядом еще копов, и фыркнула, никого не обнаружив.
— Девушки еще не готовы. Те, что наверху, спят, остальные не приехали. Почему вы пришли так рано? Хотите бесплатно потрахаться только потому, что коп? А что, если мой босс сообщит об этом своей крыше?
— Я прошу оказать мне любезность.
— Все хотят, чтобы им оказали любезность.
— Мне нужна лаотянка.
— У нас тридцать процентов лаотянок. Какая вам нужна: высокая, низкая, с большими грудями, с маленькими грудями? Но скажу сразу: блондинок нет. Светлых лаотянок не бывает. Хотите блондинку, берите русскую.
— Мне нужна такая, которая умеет читать и писать. Хотя довольно того, чтобы умела только читать.
— То есть не прямо из племени, из родных джунглей. У нас, как и в других барах, есть несколько дикарок. Скажите, хун коп, зачем вам это?
— Вы можете мне помочь или нет?
Мамасан, пожав плечами, выкрикнула имя. Ей ответили, и вскоре появилась молодая женщина лет тридцати, завернутая до подмышек в белое полотенце, ее длинные смуглые ноги были босы.
— Приведи сюда Доу, она в третьей комнате.
Через десять минут в бар спустилась миловидная девушка примерно двадцати лет в хлопчатобумажном платье. Доу приветливо улыбнулась и заговорила с сильным лаосским акцентом. Девушка посчитала, что ее вызвали к раннему клиенту, и выглядела оживленной. Я показал ей стобатовую купюру и ксерокопию, которую дал мне Нейп. Она недоуменно посмотрела на газетный текст.
— Я всего лишь хочу, чтобы ты мне сказала, от какого числа эта газета.
Девушка изумилась. Это был самый легкий заработок в ее жизни.
— 2539, май, 17, — прочитала она в том порядке, в каком это было напечатано.
— Спасибо. — Я отдал ей сто батов.
И попросил мамасан дать мне телефон, который она тут же вытащила из-под стойки. В уме пересчитал год в христианскую эру — фаранги не сознают, что мы обогнали их на пять сотен лет. Набрал номер и, когда мне ответили, сказал в трубку:
— Семнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто шестого года.
Последовала пауза.
— Если Квонтико подтвердит, за мной тысяча. — Новая пауза. — Так вы сказали, тысяча девятьсот девяносто шестого?
Я повторил дату и повесил трубку. |