Британия — остров маленький, а Кальдер слишком хорошо известен, чтобы скрыться.

Пен опустила взгляд на пластиковый кладезь, который держала в руках, без единого комментария открыла свою сумку и запихнула его туда. Она мельком покосилась на меня и бледно усмехнулась, и я кивнул, облегченно понимая, что она и ее друзья возьмут разгадку капсул на себя.

В ту же субботу около двух пополудни семья, отдыхающая на пикнике, наткнулась на машину, спрятанную за густой порослью кустов можжевельника.

Мотор автомобиля работал, и дети отдыхающих, заглянув в окно, увидели человека, развалившегося на заднем сиденье с трубкой во рту. Они узнали его по кудрям и бородке. Дети, как сообщалось, пребывали в состоянии истерического шока, а родители гневались, как будто какая угодно власть где угодно способна позаботиться о том, чтобы самоубийства не портили окружающий пейзаж.

Дань Кальдерову чудодейству появилась по телевизору в тот же вечер, и я подивился иронии, по которой мастер, знавший так много обо всяких снадобьях, выбрал газ, чтобы уйти из жизни.

Он отъехал едва тридцать миль от своего поместья. Он не оставил записки. Люди, которые готовили вместе с ним отложенное шоу Микки Бонвита, сказали, что ничего не понимают, а Дисдэйл позвонил Оливеру и сообщил, что в связи с трагической смертью Кальдера он отказывается от покупки Сэнд-Кастла.

Я, когда об этом услышал, был наполовину закован в бесконечно раздражающий меня гипсовый доспех, а внутри меня скрипели осколки костей, и их было больше, чем я хотел бы знать, а еще была уйма малиновых кровоподтеков, оставленных подкованными копытами.

Мне довольно неохотно выделили отдельную палату — уединение в болезни рассматривалось национальной службой здоровья как греховная роскошь, и в понедельник вечером Пен вновь проделала весь путь от Лондона, чтобы доложить о лабораторных находках. Она поцеловала меня и насупилась.

— У вас изнуренный вид, — заявила она.

— Больница — утомительное место.

— Наверное, ничего другого ожидать не приходилось. Вот уж не думала...

Она поставила в кувшин для питьевой воды букет роз и пояснила, что они из сада Гордона и Джудит.

— Они передают, что любят вас, — легко сказала она. — И сад у них прекрасный.

— Пен...

— Да. Ладно. — Она пододвинула стул для посетителей поближе к кровати, на которой я полусидел, полулежал в гипсе, прикрытый халатом с чужого плеча, накинутым поверх байковых одеял. — Вы в самом деле, как говорят, сорвали банк.

— Вы правду говорите? — воскликнул я.

Она бодро усмехнулась.

— Нет сомнения, что Кальдер покончил с собой не только потому, что увидел вас живым и услышал, что вы хотите сделать анализы крови у мертвой лошади. Прежде всего он узнал, что вы успели взять все эти штуки из приемной. Лучше уж так, чем многие годы в тюрьме и полный позор.

— Многие люди предпочли бы позор.

— Только не Кальдер.

— Да.

Она открыла плоский черный портфель, который держала на коленях, и извлекла оттуда несколько отпечатанных страниц.

— Мы вчера целый день работали и сегодня утром тоже, — сказала она.

— Но сперва вот что: Гордон немедленно сдал на анализ кровь мертвой лошади в Исследовательский центр, и ему сегодня утром сообщили по телефону, что лошади дали изобутразин этила, что противоречит обычной ветеринарной практике.

— Да что вы говорите.

Ее глаза блеснули.

— Господа из Центра сказали Гордону, что любая лошадь, которой дали изобутразин этила, становится неуправляемой и буквально лезет на стену.