– Та ласковая панна около хотелю имеет отношение к пану Рачковскому? – спросил поляк.

– Шарлотта, – снисходительно улыбнулся Рачковский. – Она не привыкла общаться со стесненными в средствах. Но мне же надо было убедиться в вашем прибытии. Кстати, вы, наверное, хотите есть? У нас еще достаточно времени, сейчас сюда должен прибыть еще один экземпляр, некто Гурин, с которым вам придется иметь дело.

Хозяйка, мадам Адель, принесла поляку бифштекс и стакан желтовато-зеленой анисовой водки, разбавленной содовой.

– М-мм-м, надо сказать, что здесь неплохо готовят, – сказал Рачковский, отведав принесенные хозяйкой блюда. – Если убрать со стен эти жутковатые картинки, – русский чиновник кивнул на стену, где висели несколько панно, изображавших историю кровавых преступлений Тропмана, вырезавшего ради денег целую семью: двух мужчин, беременную женщину и пятерых детей, и его казнь у тюрьмы Ля Рокет, – сюда можно будет приводить даже великих князей.

Фаберовский не захотел поддержать разговор на опасную тему о великих князьях. Десять лет назад, по рекомендации своего деда, жандармского полковника Фаберовского, поляк поступил на службу в Третье отделение в качестве заграничного агента. Третьего отделения уже давно не было, и поляк мог только догадываться о том, какие нравы господствуют ныне в ведомстве, замещавшем это пресловутое заведение. Возможно, это была проверка на лояльность, а при его катастрофическом положении с деньгами он не мог рисковать.

– Петр Иванович! Петр Иванович! – раздался от двери взволнованный оклик. – Господи Иисусе, вы здесь!

Рачковский привстал из-за стола и к нему бросился невысокий упитанный человек в грязновато-серых чесучовых штанах и вытертом на локтях темном твидовом пиджаке с блестящим жирным следом поперек живота от кабацких столов.

Чиновник по-отечески приобнял новоприбывшего и тот, повизгивая от радости, поцеловал начальника в плечо.

– Присаживайся, Артемий Иванович, – сказал Рачковский. – Что будешь?

– Все. Лишь бы не лягушек. Меня от этих тварей что-то тошнит.

– Когда это ты лягушек успел отведать? Мне же тебя ни разу не удалось заставить их попробовать.

– Тут такая история вышла! – всплеснул руками Артемий Иванович. – Мы с Ландезеном уговорили швейцарских народовольцев лягушек разводить, а они все разбежались…

Рачковский пояснил поляку, что Ландезен – другой заграничный агент русского правительства, и заказал Артемию Ивановичу лукового супа в горшочке.

Из рассказа Гурина выяснилось, что два года назад Ландезен на дружеской попойке русских эмигрантов в Женеве в задней комнате кафе «Грессо» рекомендовал его в качестве крупного специалиста по разведению лягушек и предложил использовать опыт и таланты Артемия Ивановича в этой области для пополнения эмигрантской кассы и одновременно для сплочения товарищей общим трудом по очистке лягушачьих водоемов от водорослей с целью получения выгоды, в том числе в денежном выражении. Сам Артемий Иванович поддержал энтузиазм и постарался представить дело в наиболее выгодном свете.

– Лягушка – вещь капитальная! – говорил он. – Затраты на нее пустяковые, а прибыль до трехсот процентов! Представляете, с каждого головастика мы получим пятьдесят франков чистого барыша!

– Но как же пятьдесят франков, когда в ресторане порция лапок и десятой доли не стоит? – спрашивали сомневающиеся.

– Так то ж уже мертвая лягушка, а я говорю о живых! Мы будем их сдавать в аренду для воспроизводства!

Неожиданно этой идеей загорелся сам патриарх русской эмиграции Петр Лавров и дал поручение Артемию Ивановичу составить инструкцию для товарищей по технологии разведения съедобных земноводных.