— Как вам будет угодно, — ответил Дейсейн. — Только объясните мне насчет телевидения.

— Это… наше окно во внешний мир, — начал Бурдо. — Весь внешний мир с его постоянной целесообразностью находится там, целый мир — это телевидение. И мы наблюдаем за ним благодаря…

— Постоянной целесообразности? — Дейсейн попытался приподняться на локтях, однако в результате добился лишь того, что заныли от боли его обожженные руки. Он упал обратно на постель, не отрывая взгляда от Бурдо.

— Ну, конечно, сэр. Внешний мир действует по принципу временной целесообразности, доктор Джил. Вы должны знать это. И всегда почему-то выходит так, что временное качество переходит в постоянное. Временный налог, вызванная необходимостью блиц-война, временная жестокость, которой придет конец, как только изменятся определенные условия… правительственные агентства, созданные для постоянного…

— Значит, вы следите за выпусками новостей и черпаете все из…

— Не только из новостей, доктор Джил. Из всего, и наши наблюдатели пишут сжатые отчеты, в которых… Поймите, телевидение показывает все, жизнь внешнего мира. Его жители — зрители. Они ждут, когда все само собой образуется, и не хотят сделать больше, чем нажимать на кнопку выключателя своего телевизора. Они хотят сидеть, откинувшись на спинку кресел, и ждать у моря погоды: вдруг им как-то повезет в жизни. Они смотрят ночные представления, а потом выключают свои телевизоры. Затем отправляются спать — что аналогично тому, как они выключают телевизор. Вся беда в том, что эти ночные представления часто заканчиваются позже, чем они думают. Это ведет к отчаянию — от их неспособности понять это, доктор Джил. А отчаяние в свою очередь ведет к насилию. И вот наступает утро почти для любого из этих бедолаг из внешнего мира, и тогда они осознают, что они ничего не приобретают в этой жизни, сколько бы они ни просидели у телевизора. Да этого и не может произойти, потому что они не принимают участия в жизни. Они никогда не поднимались на подмостки сцены, никогда не обладали ничем настоящим. Это все была иллюзия… заблуждение.

Дейсейн впитывал поток этих слов, их значение и подтекст. Он с ужасом ощущал истинность сказанного Бурдо.

— Итак, они полностью отключаются, — пробормотал Дейсейн.

— Это все телевидение, — заметил Бурдо.

Дейсейн повернул голову и посмотрел в окно.

— Вообще-то вам, доктор Джил, не мешало бы поесть, — произнес Бурдо.

— Нет.

— Доктор Джил, в определенных вещах вы кажетесь мудрым человеком, но вот что касается остальных…

— Не называйте меня мудрым, — прервал его Дейсейн. — Называйте меня человеком с большим жизненным опытом.

— Здесь самая лучшая еда, — продолжал увещевать его Бурдо. — Я пойду и сам приготовлю завтрак. Вам не нужно бояться.

— Я уже не раз обжигался, — заметил Дейсейн.

— Но в огне обжигаются горшки, доктор Джил.

— Уин, я восхищаюсь вами и вы внушаете мне доверие. Вы спасли мне жизнь. Не думаю, что от вас этого ждали, но вы сделали это. Вот почему доктор Паже и направил вас сюда. Но несчастный случай может произойти… даже с вами.

— Мне больно слышать это, доктор Джил. Я не из тех, кто одной рукой кормит кукурузой, а другой пытается запихнуть вам в глотку кочерыжку.

Дейсейн вздохнул. Он обидел Бурдо, но, с другой стороны… Внезапно Дейсейну пришла в голову мысль, что он сидит на какой-то особого рода бомбе. Сантарога прекратила нападения на него, вероятно частично, из-за его нынешней беспомощности.