Изменить размер шрифта - +
И именно открытие, сделанное сейчас им без чьей-либо помощи, давало ему чувство надежды. Странного рода, смутная, непонятно на что направленная, но которая, несомненно, существовала — не просто надежда, рожденная неуверенностью, а просто надежда без всяких границ, направлений или привязанностей. Надежда сама по себе.

И это знаменательное мгновение позволило ему осознать мимолетность мига его собственного существования, его способности как живого существа.

Участок, занятый сознанием Дейсейна, пересекло нечто изгибающееся, выгнутое и искаженное. Он узнал зернышко его «я», потерявшего всю свою первоначальную форму. Дейсейн, хихикая, отбросил его. «Кто же отбросил только что это? — подумал Дейсейн. Кто хихикал?»

Раздался громкий стук шагов. Голоса.

Он узнал неприятные интонации голоса седовласой медсестры, но в нем прозвучали и нотки паники.

Паже.

— Давайте уложим его на кровать, — сказал Паже. Слова прозвучали ясно и отчетливо.

Но не столь ясно виделась ему форма Вселенной, которая стала приобретать размытые очертания радуги, как и не видел он чьих-то сильных рук, пытавшихся погасить ослепительное пламя, которым была объята его кожа.

— Трудно возвращаться в обычное состояние сознания, когда ты только что находился за пределами его, — пробормотал Дейсейн.

— Он что-то сказал? — спросила медсестра.

— Я не разобрал, — ответил Паже.

— Вы чувствуете запах Джасперса вон там? — снова спросила медсестра.

— Полагаю, он выделил эссенцию и проглотил ее.

— О Господи! Что же нам делать?

— Ждать и молиться. Принесите мне смирительную рубашку и велите доставить тележку.

«Смирительную рубашку? — повторил про себя Дейсейн. — Какая странная просьба!»

Кто-то побежал. Как же громко раздаются эти шаги! Хлопнула дверь. Еще какие-то голоса. Какая кругом неразбериха!

Дейсейн почувствовал своей кожей, что его поместили во что-то темное. Все зрительные ощущение пропали.

Внезапно Дейсейн почувствовал, как его тело сморщилось, и он превратился в ребенка, брыкающегося, вопящего, машущего руками, пытающегося за что-нибудь ухватиться.

— Помогите мне! — Это снова был Паже.

— Что тут за беспорядок?! — раздался какой-то мужской голос.

Однако Дейсейну в этот миг уже казалось, что он превратился в рот, просто отдельный рот. Который дул, дул и дул, подобно ветру. Конечно же, весь мир должен сжаться под напором этого урагана!

А потом он стал доской, качающейся на ветру. А в следующий миг — детскими качелями. Вниз и вверх… вверх и вниз.

«Лучше хорошо бежать, чем плохо стоять», — вспомнил он.

И он бежал, бежал, задыхаясь, хватая ртом воздух.

Из кружащихся над ним облаков вынырнула какая-то скамейка. Он рухнул на нее… и стал скамейкой — еще одной доской. И доска эта все глубже и глубже погружалась в кипящее зеленое море.

«Жизнь в океане бессознательности», — подумал Дейсейн.

Вокруг него становилось все темнее и темнее.

«Смерть, — мелькнула мысль. — Именно на фоне смерти я могу познать себя».

Темнота рассеялась. Дейсейна несло вверх, к ослепительному свету. И в этом сиянии двигались какие-то темные фигуры.

— У него открытые глаза. — Это была медсестра.

Какая-то тень промелькнула.

— Джилберт? — Это говорил Паже. — Джилберт, ты можешь слышать меня? Сколько Джасперса ты принял?

Дейсейн попытался ответить, но губы отказывались подчиняться ему.

Быстрый переход