— Плохи дела?

— Нет, сэр, сгорели дома нескольких торговцев. Господам не было нужды туда ходить. — Юноша пожал плечами, как бы пытаясь сказать, что ему трудно понять этих знатных особ.

Гевин вошел в дом, примыкавший к древней каменной башне, используемой теперь под склад. Несколько рыцарей укладывались спать. Поприветствовав их, он по широкой дубовой лестнице направился в свои комнаты на третьем этаже.

— А вот и наш братец, — весело объявил Рейн. — Майлс, тебе не кажется, что он слишком часто ездит кататься по ночам и пренебрегает своими обязанностями? Если бы мы последовали его примеру, полдеревни сгорело бы дотла.

Рейн был третьим из братьев Монтгомери, коренастым и приземистым. Он отличался большой силой. Его облик можно было бы назвать грозным — на поле брани он действительно представлял огромную опасность для противника, — но в обычной обстановке, как сейчас, его синие глаза светились задором, а на щеках играли ямочки.

Гевин взглянул на младших братьев, но промолчал.

Майлс, чью одежду покрывал слой копоти, протянул Гевину кружку с вином.

— У тебя плохие новости? — Майлс был самым младшим. Ничто не ускользало от проницательного взгляда его серых глаз. Улыбка редко появлялась на его лице.

— Что-то не так? — встрепенулся Рейн. Гевин взял протянутую кружку и устало опустился в стоявшее перед камином резное кресло из орехового дерева. Они находились в большой комнате с дубовым полом, покрытым восточными коврами. На стенах висели тяжелые шерстяные гобелены, изображавшие сцены охоты. Потолок образовывали выгнутые дугой балки, являвшиеся одновременно украшением и капитальным перекрытием. Комната была обставлена массивной резной мебелью. В южном конце находился эркер с кушетками, застеленными красными покрывалами. Стекла для окон были доставлены из Франции.

Все трое братьев были одеты очень просто. Льняные сорочки с расстегнутым воротом облегали их тело. Поверх сорочек были накинуты шерстяные дублеты — жилеты, доходившие до середины бедер, — и тяжелые короткие кафтаны. Чулки плотно обтягивали их ноги, только на Гевине были высокие сапоги. К поясу была пристегнута шпага в отделанных драгоценными камнями ножнах.

Гевин выпил вино и, молча наблюдая, как Майлс вновь наполняет его кружку, подумал о том, что ни с кем — даже с братьями — не может разделить свои страдания.

Так как Гевин молчал, Рейн и Майлс обменялись обеспокоенными взглядами. Они знали, куда ездил их брат, и догадывались, почему тот находится в столь мрачном расположении духа. Рейн однажды, по просьбе Гевина, встречался с Элис, и ему не понравилась ее холодность. Но ослепленный любовью Гевин считал ее совершенством. Однако несмотря на неприязнь, которую он чувствовал к Элис, Рейну был жалко брата.

Чего нельзя было сказать о Майлсе… В его душе никогда не поднималось чувство, хоть отдаленно напоминавшее любовь. По его мнению, все женщины были на одно лицо; все они выполняли одну и ту же роль.

— Сегодня прибыл еще один посыльный от Роберта Риведуна, — нарушил молчание Майлс. — Кажется, он беспокоится, что его дочь может умереть, не успев родить сына, и тогда некому будет наследовать его состояние.

— Разве она больна? — спросил Рейн. Ему было свойственно большее человеколюбие, чем его брату. Он не гнушался заботиться о здоровье крепостных, а его добросердечность распространялась даже на лошадей.

— Я ничего подобного не слышал, — ответил Майлс. — Риведун обезумел от горя после смерти сыновей. Он в отчаянии от того, что у него осталась только хилая дочь. До меня доходили слухи, что он регулярно бьет свою вторую жену в наказание за то, что она не родила ему сыновей.

Рейн нахмурился. Он никогда не верил, что побои могут изменить женщину.

— Так ты дашь ему ответ? — наседал Майлс на продолжавшего молчать Гевина.