Статья Михаловского была напечатана в газете «Жиче Варшавы», и вскоре на нее откликнулся сам Доллердт, проживавший в Швеции. По его версии, встретиться с Оссендовским он не сумел, поскольку тот был тяжело болен, лишь побеседовал с соседями, да и то как Доллердт, не называя девичьей фамилии своей матери, так что Оссендовский никак не мог связать его визит с предсказанием Нарабанчи-хутухты. Нашлись, однако, свидетели, утверждавшие, что их встреча состоялась, и Оссендовский, будучи абсолютно здоров, наутро вдруг плохо себя почувствовал, был увезен в больницу и умер чуть ли не на десятый день, как то и было предсказано. История эта мутная, но есть ощущение, что в любом случае Оссендовский пал жертвой собственных игр, которые он в реальности и на бумаге вел с Унгерном при его жизни и после смерти.

В 1922 году по обвинению в измене был казнен премьер-министр Бодо, одним из первых осознавший, чем грозит Халхе «революционный» строй. Против обыкновения его труп и трупы расстрелянных вместе с ним еще четырнадцати человек (в их числе был прославленный Тогтохо-гун) не оставили на съедение ургинским псам-трупоедам, тогда еще не уничтоженным, а зарыли в общей могиле. Где она — не известно.

Через год, не дожив до тридцати лет, умер или был отравлен Сухэ-Батор. Тело первого председателя МНРП покоилось в мавзолее на площади его имени в Улан-Баторе, но в 2005 году было перенесено на кладбище Алтан-Улгий («золотая колыбель»).

В том же Улан-Баторе, в 1927 году, при темных обстоятельствах погиб Петр Щетинкин, полный георгиевский кавалер, за пленение Унгерна получивший от Монгольского правительства титул Железный Батор, а от ВЦИКа — орден Красного Знамени. Незадолго перед тем он стал главным инструктором Государственной внутренней охраны Монголии (аналог ГПУ), сменив на этом посту Якова Блюмкина. Щетинкин был застрелен будто бы в пьяной драке, но к его смерти могли быть причастны крайне левые из Восточного отдела Коминтерна. Поговаривали, впрочем, что в то время он начал спиваться; возможно, убийство не имело отношения к политике, хотя его приписывали то белогвардейским агентам, то японским наймитам. Могила — в Новосибирске, в сквере Героев революции. После смерти судьба вновь свела его с Унгерном, закопанным где-то неподалеку.

Другой партизанский вождь, Александр Кравченко, член трибунала на процессе в Новониколаевске, в 1923 году умер от туберкулеза в крымском санатории, но многие верили, что его конец был более трагическим. Казалось, этот идеалист не мог смириться с советскими порядками, мало похожими на те, о которых он мечтал, воюя с Колчаком. По легенде, Кравченко добровольно сложил с себя все дарованные ему новой властью чины и должности, вернулся в родное село, чтобы снова стать простым агрономом, и был убит бандитами на лесной дороге.

В 1936 году был расстрелян Смирнов, инициатор суда над Унгерном в Новониколаевске, через год — Павлуновский, будто бы организовавший поимку барона, что очень маловероятно, и лично убивший его выстрелом в затылок, что гораздо больше похоже на правду.

Борис Шумяцкий, закулисный основатель МНРП, побратим Сухэ-Батора, точно предсказавший, как будут развиваться события в Монголии при Унгерне, с трудом добился в Москве признания Бурят-Монгольской автономии, но поссорился с возражавшим против этого Сталиным, угодил в опалу и навсегда отошел от большой политики. Был полпредом в Персии, затем возглавил «Союзкино», мечтал построить «советский Голливуд» в устье Волги, в заповеднике Аскания-Нова.