Второй сюжет выстраивался парижской масонской ложей: в удобный момент, когда Гитлер вконец ослабеет, а советская сторона ещё не подступит вплотную к лагерю, вывезти ученых в Америку и там, в секретной обстановке и в подневольных условиях, заставить их работать на Америку.

И третий — самый важный и самый вожделенный: тайно от всех переправить учёных куда–нибудь в горы Австрии или Швейцарии, создать им при помощи надёжных банкиров райскую жизнь и заставить работать на него, Ацера.

Для осуществления любого из этих вариантов ему нужны были союзники. Но сейчас под сомнение поставлены все планы Ацера. Не исключено, что и сама его жизнь оказалась под угрозой. Если Мишин — Винт обманул его с Кейдой, то он окажется ненадежным и во всём другом. И в любой момент может выдать — Гитлеру, Сталину или Черчиллю.

Нужна была корректировка планов. И Ацер мучительно думал, как и что ему предпринимать.

Решил усилить атаку на Кейду.

На телефонный звонок ответила, как всегда, фрау Мозель:

— Госпожа отдыхает.

— Она что, нездорова? Я ждал её на работе. Она ведь, между прочим, ещё и служит.

— Герр Ацер, я ничего этого не знаю. Госпожа со мной мало говорит, а вопросов не любит. Я мало что могу вам сказать.

Фрау Мозель умышленно нагнетала атмосферу таинственности вокруг своей новой госпожи. Ей было важно уязвить самолюбие чванливого местного царька. Ацер нанёс Мозель немало обид, — она теперь вымещала их, используя неожиданно возникшие обстоятельства.

— Послушайте… Покойная баронесса, законная хозяйка замка и всей нашей округи, была проще и доступнее этой молодой особы. Позовите–ка её к телефону.

— Один момент.

Фрау Мозель положила трубку и не спеша пошла в покои баронессы. Кейда сидела у зеркала.

— Госпожа, вас просит к телефону барон Ацер.

Кейда взяла трубку, но ответила не сразу. И тоном, в котором хотя и не очень заметно, но слышалось превосходство:

— Я вас слушаю, герр полковник!

— Вы меня подвели: я пришёл на службу, позвал русских, а переводчицы нет.

— Русский офицер Пряхин превосходно знает и русский, и немецкий.

— Да, я знаю, но я не все могу доверять русскому офицеру.

— А вы доверяйте, он, по всему видно, порядочный человек и не станет злоупотреблять доверием начальника.

— Вашим доверием он уже злоупотребил: разболтал всем тут в блоке, что купался с вами на озере и вы были с ним более чем любезны.

— Более чем любезна? А вы не могли бы сказать, что это значит?

— Вам лучше знать меру своих эмоций, но я советовал бы вам помнить: у нас тут всюду есть глаза и уши, и вам не поможет никакая конспирация.

— О ваших способностях всё видеть и слышать я знала ещё там, на фронте. Но здесь мне открылась ещё одна способность вашего зрения: видеть предметы в кривом зеркале. И ещё мне открывается одно ваше свойство: сочинять фантастические истории. Я бы не хотела быть героиней этих историй.

— Вы говорите загадками, чёрт побери! А я люблю ясность в отношениях. Вы приготовьтесь говорить со мной начистоту, я скоро от вас этого потребую. А теперь собирайтесь и — на работу, буду вас ждать.

— Сожалею, герр полковник, но я очень занята.

Барон Ацер задохнулся от возмущения:

— Я вас зову не на свидание! Дела не ждут нас, чёрт подери!

— Успокойтесь, герр полковник, война научила меня повиноваться приказам и закалила дух, но мы с вами не на фронте, и мой фюрер, надеюсь, меня не осудит, если я немножко отдохну.

Она говорила озорно, певуче, с лёгким оттенком невинного кокетства, — давала понять, что Ацер ей безразличен и как человек, и как начальник, и что вообще она никого не боится, ни от кого не зависит и дороже всего ценит свою свободу.