Мамочка. Замолчи, Хоакин! Ни слова больше!

Xоакин…и будем купаться голыми. Мы будем играть в воде как рыбы. Я догоню тебя, настигну и, настигнув…

Мамочка. Прошу тебя, Хоакин! Не говори пошлостей!

Xоакин. Какие же это пошлости, если мы в воскресенье обвенчаемся?!

Мамочка. Я не разрешу тебе говорить так, даже когда стану твоей женой.

Xоакин. Ты для меня превыше всего на свете, Эльвира. Даже моего мундира. А знаешь ли ты, что такое мундир для офицера? Этого словами не скажешь. Не сердись, я нарочно. Мне нравится, что ты такая.

Мамочка. Какая?

Xоакин. Такая… Девочка-недотрога. Все тебя смущает, все тебя пугает, от всего ты краснеешь.

Мамочка. Разве не так должна вести себя барышня из хорошей семьи?

Xоакин. Разумеется, так. Нет, Эльвира, ты и представить себе не можешь, как я жду воскресенья! Ты будешь только моей и ничьей больше, ты будешь всецело в моей власти. Когда мы останемся вдвоем, я усажу тебя на колени, в темноте, и ты станешь царапать меня как кошечка. Я пересчитаю каждый волосок в твоих локонах — их должно быть никак не меньше пяти тысяч.

Мамочка. И этим ты будешь заниматься в нашу первую ночь?

Xоакин. О нет! Ты хочешь знать, что будет в нашу первую ночь?

Мамочка (затыкая уши). Нет, нет, не хочу! (Оба смеются.) А ты и потом, когда мы обвенчаемся, будешь так же ласков со мной? Знаешь, что мне сказала Кармен, вернувшись с прогулки: "Ты вытянула счастливый билет, Эльвира. Твой Хоакин красив, утончен, это рыцарь с головы до ног".

Xоакин. И ты с ней согласна? И тебя не смущает то, что я чилиец? И ничего, что и тебе придется стать чилийкой?

Мамочка. А я и не стану чилийкой. Я до могилы сохраню верность Перу. Я до самой смерти буду ненавидеть негодяев, напавших на нас.

Xоакин. Это будет очень пикантно. Когда ты выйдешь за меня замуж и мы уедем в Сантьяго, или в Антофагасту, или в какой-нибудь гарнизон, ты будешь целыми днями ссориться с моими сослуживцами из-за Тихоокеанской войны? За такие отзывы о чилийцах меня отправят под трибунал.

Мамочка. Не бойся, Хоакин, я тебе карьеры не испорчу и то, что думаю о чилийцах, оставлю при себе. А товарищам твоим стану улыбаться и строить глазки.

Xоакин. Еще чего! «Глазки»! Разве ты не знаешь, что я ревнив как турок? А тебя только и ревновать.

Мамочка. Тебе пора. Если дядя тебя обнаружит, мне достанется.

Xоакин. "Дядя, тетя"! Они портят все мое жениховство.

Мамочка. Не говори так даже в шутку. Что бы сталось со мной без дяди Менелао и тетушки Амелии?! Если бы не они, я попала бы в приют. Да-да, на улицу Тарапака.

Xоакин. Я знаю, они сделали тебе много добра, и радуюсь, что ты росла в золотой клетке. Но за весь год, что я считаюсь твоим женихом, мы ни разу не виделись наедине. Не беспокойся, я ухожу. Ухожу!

Мамочка. До завтра, Хоакин. Завтра в восемь, в соборе, как всегда?

Xоакин. Как всегда. Ох, чуть не забыл. Вот книжка, которую ты давала мне почитать — стихи Федерико Баррето. Я начал было, да на второй странице заснул. Когда ляжешь в свою постельку, прочти их вместо меня.

Мамочка (вырывает у себя волосок и протягивает Хоакину). Ничего, когда я прочту их тебе на ухо, ты их полюбишь. Знаешь, Хоакин… Я счастлива, что выхожу за тебя.

Хоакин, перед тем как уйти, пытается поцеловать ее в губы, но она проворно подставляет ему щеку. Мамочка возвращается в свое кресло, на ходу опять превращаясь в старуху. Разглядывает книгу.

А если бы Хоакин узнал про историю с веером? Он бы вызвал его на дуэль и убил. Сломай этот веер, Эльвира, нехорошо, что ты его хранишь.

Садится в кресло и мгновенно засыпает.