С утра до вечера Н. Н. была занята тем, что готовила себе по телевизионным рецептам особую диетическую еду, переводя при этом уйму продуктов. Настаивала в баночках какую-то вонючую бурду. Как я ни была голодна, меня воротило от её вида. Или, раздевшись, оставалась в ужасных розовых панталонах и, болтая грудями, махала руками и задирала ноги – делала гимнастику. До сих пор не понимаю, для чего ей это было нужно? Чтобы продлить жизнь? Господи, зачем продлевать такую жизнь?!

Вы видели восторженных бабулек в первых рядах всех этих телешоу? Это и есть мои Нимфочки: в бусах, как новогодние ёлки, с нещадно начёсанными на розовые лысины остатками крашеных волос.

Это они дарят банки с огурцами, они верят, что расположение звёзд на небе грозит им непроходимостью кишечника. Они собирают этикетки и посылают по почте крышечки и пробки от молочных бутылок, свято веря, что выиграют миллион рублей и бонус: импортный калоприёмник.

Как Н. Н. меня раздражала и отвлекала от конечной цели!»

Разве нельзя тем же старухам обойтись, скажем, миской сытной перловой каши, сваренной на воде? Даже малышам не хватает молока, и нечего его переводить на отживших своё старух. Они занимают место под солнцем, которого и для молодых-то не хватает. Разве это справедливо?!

– Они трудились для таких как ты! – возмутилась следователь, которой самой скоро было выходить на пенсию.

– Выходит, не очень хорошо трудились, – рассудительно заметила Лиза. – Да что там, прямо скажем: работали ни шатко ни валко, раз живы по сегодняшний день, и нас с вами ещё переживут. Такие точно не сгорят на работе. Да скоро они весь Земной шар заполнят, всё вокруг провоняло старушечьим! А всё потому, что гуманное общество идёт против природы и искусственно продлевает им жизнь.

Следователь потом рассказывала, что у неё руки чесались придушить этого мутанта, злобного зверёныша Козлову Е.

– Я ошиблась в одном, – простодушно откровенничала Лиза. – Я забыла заткнуть вентиляцию. Мне следовало остаться в квартире, чтобы отвести от себя подозрения, и проследить за Н. Н. Но я испугалась, что нечаянно надышусь и сама умру, или проснусь идиоткой – это ещё хуже, верно?»

Вот так. Не «давайте попросим». Не «бросим жребий». Не «поставим на голосование», наконец. А в утвердительной, безапелляционной форме: примет участие – и точка.

Хотя, если голосовать – всё равно изберут её, Янку Тутышкину. И бросить жребий – тоже выпадет ей. Такая она по жизни невезучая.

В первый день в телестудии Янке устроили боевое крещение. Намекнули, что неплохо бы проставиться: обмыть устройство на работу.

– Не ешь – не дышишь, не пьёшь – не пишешь. Известная журналистская присказка, – подмигнул Янке режиссёр с голубыми, как у феи, дымчатыми кудрявыми волосами. И развёл руками: дескать, куда денешься. Обычай. Святое дело.

Ну, раз обычай… Янка поплелась в ближайший винно-водочный.

А Янке категорически нельзя пить: у неё сносит крышу. Накуролесила по полной. Кричала и грозила кому-то кулачком, читала свои стихи и рыдала, пела песни и танцевала на столе канкан, пыталась выброситься в окно, но запуталась в шторе и упала на пол. Разбила дорогую (как память и вообще дорогую, из горного хрусталя) студийную пепельницу.

Ну, и наутро получила строгий выговор с занесением. На пару с голубоволосым режиссёром.

– Это не реалити-шоу получается, а репортаж изнутри? – уточнил кто-то.