Ну ладно. Это – Майда. О Бребере ты наверняка слышал. Спенсера ты уже знаешь. А меня зовут Гвидо.
О Бребере, действительно, не слышать было нельзя этот человек был олицетворением мужества и непреклонности. Там, где много риска, в любом ответственном предприятии, в любом опасном начинании он всегда оказывался в гуще событий. Его жестокость стала притчей во языцех – он не щадил своих противников. С той поры, как во время одного из ежегодных психологических обследований он был зарегистрирован как психически ненормальный, он все время находился в бегах. Мортимер с любопытством искоса поглядывал на него, стараясь делать это не слишком заметно.
Гвидо был единственным, кто протянул ему руку.
– Что я должен делать? – спросил Мортимер.
– Ему не терпится, когда он сможет корчить из себя героя, – насмешливо бросил Бребер.
– Мы должны дождаться Никласа, – объяснил Гвидо.
Он подошел к окну и выглянул наружу. На западе, там, где только что село солнце, громоздились тучи запланированного ночного дождя. На гладких коробках высотных домов лежали пестрые тени, плоскости, обращенные к западу, казалось, были покрыты оранжевой пылью. Шапку висящего над городом смога окружала охряно‑желтая радуга. Откуда‑то из глубины улиц доносился шум вечернего движения.
Мортимер, все еще чувствуя себя в центре внимания и чтобы преодолеть смущение, забормотал что‑то похожее на какое‑то объяснение:
– Рад, что могу участвовать…
Презрительная улыбка на лице Бребера сбивала его с толку, и он повернулся к Гвидо, все еще стоявшему спиной к нему.
– … Я должен был бы знать… я… у меня мало опыта, но вы можете на меня положиться. Мне отвратительна правящая система, так же как и вам… Ах, как я ее ненавижу!
Ну, это само собой, детка, – бросил Бребер. – И это все, что ты можешь сказать?
В разговор вмешалась девушка по имени Майда.
– Оставь его в покое! – потребовала она. Гвидо обернулся и прислонился к подоконнику.
– Хватит болтать!
Все замолчали. И вдруг, словно сигнал тревоги, тишину разорвал звонок.
Они напряженно вслушивались в чередовавшиеся короткие и длинные звонки, и наконец Спенсер пошел к двери.
Мортимер услыхал скрип резиновых шин на гладком стирозиновом полу, в дверях появилось кресло‑коляска с закутанной в плед фигурой, у человека, сидевшего в коляске, виден был лишь высокий лоб и тонкогубый рот. Глаза прятались за темными контактными линзами. Мортимер почувствовал, как у него забилось сердце. Это был один из легендарных руководителей организации – шеф группы «Север»! Черт побери, с ним, Мортимером, они наверняка затевают что‑нибудь грандиозное.
Спенсер выкатил коляску на середину комнаты, за ней шел худощавый молодой человек, у которого была такая короткая верхняя губа, что казалось, будто он все время скалит зубы.
– Привет, Никлас! – сказал Гвидо.
Мужчина в коляске не двигался, трудно было даже понять, слышит ли он, что к нему обращаются. Наконец он нетерпеливо взмахнул рукой, и Спенсер подкатил его к Мортимеру.
Слепой без всякого вступления спросил:
– Чего ты ждешь от нашей организации? Мортимер почувствовал себя словно на экзамене – и вместе с тем испытал облегчение, ибо уже тысячу раз задавал этот вопрос самому себе… Щеки его зарделись.
– Она должна спасти человечество! Если теперешняя форма правления в ближайшее время не сменится другой, наша культура окончательно погибнет.
Унифицирование, стремление к стандарту душат личность – человек превращается в стадное животное. Нельзя допустить, чтобы личность задохнулась в массе, надо вновь создать человеку возможность развить свою инициативу, проявить свою индивидуальность. |