|
Когда потолочные и напольные части коек в кабинах сопрягались друг с другом, одновременно закрывались сети из гравитационных лееров, своего рода клеток Фарадея, снижавших силу тяжести, уменьшавших воздействие гравитации. Из бесчисленных сопел, соединенных с климатической установкой, поступал воздух определенной температуры и влажности – при этом автоматически регулировались необходимые в каждом отдельном случае дозы. В изголовье каждого спального места была прикреплена антенна, воспринимающая токи головного мозга, так что лежащий мог вступать с остальными в процесс обмена мыслями. Вместе с тем, отдав мысленный приказ, он мог отключаться на любой срок, оставаясь контактным для интенсивных импульсов, так что в случае опасности каждый был досягаем. Правда, те, кто был размещен в неприспособленных помещениях, не были подсоединены к коммуникационной сети, однако о контроле за их состоянием тоже позаботились.
Бодрствовали всего лишь шестеро: ван Стейн, его ассистентка Люсин, медик, бравший анализы крови, Гвидо, Ольсон, главный инженер и он же пилот корабля, а также Мортимер, выполнявший роль своего рода посредника между учеными и повстанцами. Консервацию команды пришлось проводить в большой спешке, так как кислород был почти на исходе. Для шести остальных кислорода, обеспеченного регенерационной установкой, вполне хватало, и они уже отметили, что в отсеках постепенно улучшался состав воздуха. Инженер Ольсон осмотрел реактор и установил, что последний эксперимент погибшего Бребера, если не считать незначительного повышения радиации и разрушения оборудования и нескольких переборок, никаких других неприятных последствий, к счастью, не имел. Подкосные соединения каркаса и сама электростанция остались невредимыми. Ольсон повернул корабль, чтобы осуществить замедление и затем направиться к Земле. Обсуждать больше было нечего, корабли преследователей давно исчезли из поля зрения, на какое‑то время опасность отдалилась. Лишь в момент сближения с Землей они снова могли возникнуть у них на пути, но до этого было еще далеко. Сначала корабль снизит скорость до начальной, и лишь после этого начнется собственно возвращение. Если бы они все находились на своих койках, они могли бы замедляться намного интенсивнее, чем с одним g, но это пугало Гвидо. – По крайней мере один из нас должен нести вахту. Может случиться такое, что потребует немедленных действий. Тщетно пытался профессор отговорить его: – С помощью коммуникационной системы вы всегда сможете следить за установками и даже включать и выключать их по мере надобности. Мы бы выиграли во времени! – Спешка нам ни к чему, – возражал Гвидо. – Хоть ваши установки и работают безукоризненно, я все‑таки предпочитаю полагаться на человека. Они сидели в центральной рубке в носовой части корабля, откуда могли обозревать на восьми экранах восемь октантов поля зрения. Ольсон, принявший участие в дискуссии, указал вдруг на один из светящихся экранов. – Это уже ни на что не похоже! Посмотри – что это за световое явление, вон там? Действительно, на экране засветился неопределенным зеленовато‑синим светом флюоресцирующий цилиндр, затем исчез, появился снова, слегка сдвинувшись в сторону. Он двигался параллельно продольной оси корабля и сужался на обоих концах до нити, которая терялась в черной бездне космоса. Ван Стейн, взволнованный, поспешил к приборной доске, сменил некоторые программы, стал наблюдать… Цветной линейный веер спектрограммы вспыхнул на матовом стекле. – Притом эти флюоресцирующие линии… – пробормотал ван Стейн. Он нажал несколько кнопок скоростного вычислителя, сравнил цифры на бегущей бумажной ленте с таблицей, которую он после нескольких быстрых манипуляций со считывающим устройством спроецировал на стену. Совершенно обессиленный, он опустился на вертящийся стул. – На это я не рассчитывал, – прошептал он подавленно. |
