Быстрей, еще быстрей! Словно большие крылья бьют по воздуху — вверх, вниз, во тьму, на свет…

Серое дождливое утро. Рыцари в забрызганных слякотью плащах и кольчугах, покрытых пятнами ржавчины. Под нечесаными бородами и, слоем грязи смотрят бледные напряженные лица. В глазах застыл ужас, губы шепчут слова страшных проклятий, а перед ними на земле не человек, а рыжеволосый лев, неподвижный, из правого глаза зловеще торчит стрела. Гарольд Годвинссон мертв… саксонское дело проиграно… и королем будет Вильгельм-нормандец. Стоя коленями в жидкой грязи, они беззвучно рыдают над телом своего повелителя…

Завывая как сумасшедшие, с сухопарыми жилистыми телами, вымазанными чем-то голубым, пикты волнами накатываются на мощные стены, ползут, карабкаются вверх, навстречу остриям римских мечей. Люций Альбионский смачно выругался и рыкающим голосом отдал приказ. В ясном холодном воздухе прозвучал рог, и войска подкрепления на сырой глинистой дороге прибавили шаг. «Эта битва обещает быть длинной и кровавой, — думал пожилой усталый римлянин, — но и она когда-нибудь кончится. Только что толку? Рано или поздно стена Гадриана падет, падет и империя… тогда во имя чего мы сражаемся и умираем на этих туманных равнинах варварской Каледонии?..»

Полыхание золотого шлема в первых лучах солнца! Легионеры в красных плащах идут сомкнутыми колоннами, покачиваясь в такт и бряцая доспехами, чтобы сразиться с бородатыми дикарями. Сидя на вороном жеребце, патриций Сципион Африканский холодно улыбнулся. Он доволен. Ненавистный правитель Карфагена побежден; все, что они могут выставить против железной силы непобедимого Рима, — это кучка местных дикарей. Скоро блистающая африканская столица падет, и это будет величайшим триумфом молодого Рима. Тогда откроется прямой путь к основанию империи, и ничто не сможет помешать ему установить господство над миром…

Непроглядная ночь, черные крылья легли на хмурые улицы древнего Вавилона. Все спят: и побежденные персы, и их неустрашимые завоеватели македонцы, до отвала наевшиеся на пиру в честь победы. Только в одном дворцовом окне горит масляная лампа — там над древними рукописями склонился, что-то нашептывая сам себе, время от времени шурша листами, молодой воин, едва переступивший порог юности. Вот он отхлебнул красного вина и, придвинув ближе к огню рисованную на пергаменте карту, снова принялся ее тщательно рассматривать; язычок пламени золотом играл нашего рыжих волосах… Ага, это путь в земли индусов… и когда гордые гангариды падут перед ним на колени… потом дальше в сказочный Катай до самого края земли… и тогда Зевс, его отец, отведет ему место в сонме бессмертных богов, ибо своими подвигами он превзошел всех, когда-либо живших в этом мире… пламя задрожало и ослабло, но он этого уже не видит, ибо юное тело слабо и быстро устает. Спит юный Александр; утомленный днем, он мечтает во сне об ослепительной славе, не подозревая, как не подозревают его друзья и враги, что он уже обречен…

Еще быстрей! Так быстро, что не поспевает мысль, тысячи жизней в мгновение ока…

В полной тайне его выносят из дворца, сложенного из обожженного кирпича, и по реке с густо поросшими тростником берегами везут к скрытому склепу. Там уже все готово. Его несут вдоль рядов низкорослых смуглых людей, одетых в полотняные юбки, и те склоняют перед ним свои бритые головы, как склоняет под ветром налитые колосья пшеница.