Королева Наккиги знала, что Амерасу виделась с Камарисом. Возможно, она каким-то образом узнала это у самой Первой Праматери во время их схватки. Внезапное появление на сцене Камариса, который мог обладать некой мудростью, полученной от Амерасу, и, кроме того, имел долгий опыт общения с одним из Великих Мечей… — Джирики покачал головой. — Мы не можем знать, но они, по-видимому, решили, что это слишком большой риск. Они, очевидно, думали, что со смертью Камариса меч найдет нового носителя, менее способного помешать их плану. В конце концов, Торн не был таким преданным существом, как волчица Бинабика.
Саймон откинулся назад и уставился в пространство.
— Значит, все наши надежды и поиски мечей были ловушкой. И мы попались в нее, как дети. — Он нахмурился.
Изгримнур знал, что он винит во всем себя.
— Это была чертовски хитрая ловушка, — заявил герцог. — Ее, похоже, выдумывали очень долго. И в конце концов у них же ничего не вышло!
— Вы в этом уверены? — Саймон повернулся к Джирики: — Мы знаем, что у них ничего не вышло?
— Изгримнур рассказывал, как бежали хикедайя, когда рухнула башня, — те из них, кто остался в живых. Я не жалею, что он не стал преследовать их, потому что хикедайя осталось мало, а наш народ редко рождает детей. Многие умерли в Наглимунде и многие здесь. Тот факт, что они бежали, вместо того чтобы сражаться до смерти, о многом говорит. Они сломлены.
— Даже когда Утук’ку вырвала у нас контроль над Прудом, — вступила Адиту, — мы все равно боролись с ней. И когда Инелуки начал побеждать, мы почувствовали это. — Долгая пауза была красноречивой. — Но также мы почувствовали, когда умерло его смертное тело — тело короля Элиаса. Инелуки разрушил место за гранью смерти, которое было его убежищем, и рисковал окончательным исчезновением возвращаясь в мир. Он рисковал и проиграл. И теперь, бесспорно, от него ничего не осталось.
Саймон поднял брови:
— А Утук’ку?
— Она жива, но сила ее уничтожена. Она тоже многим рисковала, и это благодаря ее магии Инелуки смог закрепиться в башне, когда время повернулось вспять. Неудача разрушила эту магию. — Адиту пристально смотрела на Саймона своими янтарными глазами. — Я видела ее, Сеоман, видела ее в своих мыслях так ясно, словно она стояла передо мной. Огни Пика Бурь погасли, и залы опустели. Она осталась одна. Ее серебряная маска разрушена.
— Ты хочешь сказать, что видела ее? Видела ее лицо?
Адиту наклонила голову:
— Ужас перед собственной древностью заставил ее спрятать свое лицо давным-давно. Но для тебя, Сеоман Снежная Прядь, она выглядела бы всего лишь старой женщиной. Лицо ее сморщилось и обрюзгло. Утук’ку Сейт-Хамака старейшая, но ее мудрость развращена эгоизмом и тщеславием. Некогда она стыдилась того, что годы сделали с ней. А теперь даже ужас и сила, которыми она владела, оставили ее.
— Значит, могущество Пика Бурь и Белых лисиц иссякло? — спросил Изгримнур. — Мы понесли много потерь, но могли бы потерять гораздо больше — все, Саймон. За многое мы должны благодарить тебя и Бинабика.
— И Мириамель, — тихо сказал Саймон.
— И Мириамель конечно же.
Молодой человек посмотрел на собравшихся вокруг него, потом снова повернулся к герцогу:
— Не только это привело вас сюда, я знаю. Вы ответили на мои вопросы. Теперь очередь за вашими.
Изгримнур не мог не заметить, как возросла уверенность Саймона. Он был по-прежнему вежлив, но по его голосу было ясно, что он никому не уступит. Так и должно было быть. Но где-то под этим скрывалась ярость, которая заставила Изгримнура помедлить, прежде чем заговорить. |