Ему нравилось помогать живым существам, нравилось чувствовать их бесхитростную благодарность.

Сегодня, отдыхая под могучим вязом, он поймал своим лиловым взглядом птицу с красно-черным оперением, только что появившуюся в роще. Она щебетала на ветке у него над головой, сновала взад-вперед и была явно чем-то озабочена. Энтони уловил ее коротенькие мыслишки, создал большое мягкое гнездо, и вскоре птица забралась в него.

Длинный зверек с гладким коричневым мехом пил из пруда. Энтони перехватил его мысли. Зверек думал о зверьке поменьше, возившемся на противоположной стороне пруда и добывавшем насекомых. Зверек поменьше не знал об угрожающей ему опасности. Длинный бурый зверек перестал пить и напряг лапы для прыжка, но Энтони усилием мысли отправил его в могилу посреди кукурузного поля.

Ему не нравились подобные мысли. Они напоминали ему о мыслях, которые реяли за пределами рощи. Когда-то давно люди посмели подумать таким же образом о нем; как-то вечером они спрятались, чтобы подстеречь его при выходе из его рощи; что ж, всех их принял вечный покой в кукурузном поле. С тех пор никто из людей не позволял себе подобных мыслей — по крайней мере, явных. Стоило им подумать о нем или оказаться вблизи от него, как их мысли превращались в сумбур, и он переставал обращать на них внимание.

Он не возражал бы помогать порой и им, но это было нелегко сделать, а на благодарность вообще не приходилось рассчитывать. Его помощь никогда не наталкивала их на довольные мысли — всегда одна и та же белиберда. Поэтому он все больше времени проводил в своей роще.

Понаблюдав некоторое время за всеми пернатыми, насекомыми и зверюшками разом, он принялся играть с одной из птиц, заставляя ее носиться взад-вперед среди стволов с отчаянными криками; потом его вниманием случайно завладела на долю секунды другая птица, а первая врезалась в камень. Он мстительно отправил камень в могилу среди кукурузы, однако птице помочь не смог. Она была мертва, но дело было не в этом, а в том, что она сломала крылышко.

Он отправился домой. Брести обратно через все кукурузное поле ему не захотелось, и он просто перенесся домой, прямиком в подвал.

Там, внизу, было приятно находиться: темно, сыро и ароматно; в свое время мать хранила вдоль стен варенье, но потом она перестала здесь появляться, потому что подвал избрал своей резиденцией Энтони; варенье испортилось, забродило и потекло на пол; Энтони нравился этот запах.

Он поймал еще одну крысу, заставив ее унюхать сыр, и, наигравшись с ней, отправил в могилу, уложив там рядом с длинным зверьком, убитым в роще. Тетя Эми ненавидела крыс, и он убивал их в больших количествах, потому что любил тетю больше всех на свете и иногда делал то, чего она хотела. Ее сознание очень походило на сознание маленьких пушистых обитателей рощи. Она давно не думала о нем плохо.

После крысы его игрушкой стал большой черный паук из-под лестницы: он заставлял его бегать взад-вперед по паутине, которая искрилась в свете, проникающем из окошка, как озерная вода в лунную ночь. Потом он загнал в паутину стаю мух, и паук принялся обматывать их своей паутиной. Паук любил мух, а его мысли были интенсивнее мушиных, поэтому Энтони помогал пауку. В любви паука к мухам угадывалась некая порочность, однако в этом не было ясности, к тому же тетя Эми ненавидела мух.

Над головой раздались шаги — это сновала по кухне мать. Он прикрыл свои лиловые глаза, борясь с желанием на время лишить ее способности передвигаться, но вместо этого перенесся к себе на чердак, где, выглянув в круглое окошко на лужайку, пыльную дорогу и пшеничное поле Хендерсона, кое-как улегся и даже задремал.

До него донеслись мысли матери о том, что ожидается приход гостей: все будут смотреть телевизор.

Ему нравились собрания у телевизора. Тетя Эми всегда была любительницей посидеть перед экраном, и однажды он, решив ей помочь, сделал так, чтобы на передачу собрались люди; но потом они пожелали уйти, и тетя Эми испытала разочарование.