Пока «Альбатрос» обходит остальные суда, мы смотрим, как по перекрытой набережной с разных сторон несутся автобусы с морскими оркестрами – их корабли уже свое откричали, и музыкантов свозят к Дворцовой – занимать свои места на Дворцовой площади. Они сочувственно машут, зная, что нам предстоит.

Тем временем «Альбатрос» возвращается к пристани перед нашим кораблем. Мы вновь играем марш и мысленно уговариваем руководство базы как можно быстрее сойти на берег. Ватнер на «Альбатросе» нас прекрасно понимает и всячески суетится – нам кажется, что он просто выпихивает адмиралов с катера.

Наконец начальство сходит на берег и наш дирижер останавливает марш. «Переходим к бегу!»

Начинается «спринт». Громыхая инструментами, мы кубарем скатываемся по трапу на пыхтящий буксирчик, пришвартованный у противоположного борта. Едва дождавшись, пока последний музыкант спрыгнет на палубу, рулевой резко закладывает штурвал и на предельной скорости чешет к пристани. Едва подойдя к стенке, мы, как заправские морпехи, прыгаем на набережную. Именно в этот момент начальник понимает, что мы забыли на корабле двух воспитонов. Кляня все на свете, он посылает за ними старшину на том же буксирчике и строит нас в шеренгу. «Бег на месте, с левой ноги... и-и-и...»

Через минуту, сбившись в колонну по двое, мы бежим. Бежим мы долго – нам нужно обогнуть Эрмитаж и, промчавшись по Зимней канавке, построиться на Певческом мосту. Достигнув финиша и тяжело дыша, мы оправляемся и в последний раз проверяем готовность. «А теперь упражнение на восстановление дыхания: руки вверх – глубокий вдох – плавно вниз – вы-ы-ыдох...»

Парадные войска уже выстроены на площади, до парада – пятнадцать минут, а в оркестровом полку зияют дыры – это наши места, и с каждой минутой карьерные мечты нашего начальника становятся все призрачней. Наконец из-за угла появляются взмыленные воспитоны, сопровождаемые задыхающимся Гнусом. Словно бегуны, передающие эстафету, они врезаются в наш строй, и мы тут же шагаем на площадь. В батальонах легкий гомон: «Опоздали, матросики!», «Красиво чешут...», «Ну и засадят им после парада!» – наш и без того красный дирижер угрожающе багровеет.

Как только мы наконец замираем в строю, по площади с какой-то странной полувопросительной интонацией разносится команда:

– Ра-а-ад?!! А-а-няйсь!!. Ир-р-рна?..

Смирно так смирно – оркестр, стоящий перед самым носом у начальства, показывает просто чудеса военной выправки. Подбородки вытянуты, инструменты на одной линии. Даже барабаны строго на одном уровне и повернуты под одним углом! Сверкающие «тамбуры» дирижеров блестят как штыки. Перед полком с прижатыми к губам фанфарами замерли, как изваяния, суворовцы. Это уже, кстати, чистая бутафория, но красиво!

Павлов стоит к нам спиной, он напряжен, но он в нас верит. Только бы... Но это, конечно же, случается: бац! – с громким неприятным стуком в обморок падает суворовец-фанфарист. Фанфара, весело звякая, катится по брусчатке. Из задних шеренг уже несутся трое – специально для этого спрятанные за Александрийской колонной офицеры и суворовец на замену. Трибуны тихо гудят.

Слава Богу, начинается доклад начальника академии, чей полк идет первым. Кругленький генерал ест глазами трибуну, с которой спускается командующий парадом, и заносит толстенькую ножку для первого шага. Мстительный Павлов медлит – с этим генералом на ночной репетиции произошла забавная история...

В нашем репертуаре имелся десяток разнообразных встречных маршей*, каждый из которых предназначался для обхода определенного рода войск.