— Раз все то же самое думают, спасибо тебе, что один высказал чаяния владетелей.

— Католикоса тоже.

— Прибавь монастырских праведников.

Княгини неодобрительно поглядывали на потешающихся князей. По разумению княгинь, неприлично мужчинам своим хохотом, напоминающим тарахтение бочек, летящих под откос, заглушать хохот женщин, соперничающий с нежным звоном колокольчиков. Жена князя Джоджуа, славящаяся длинной шеей, украшенной самым крупным рубином Имерети, старалась привлечь к себе внимание мужа и, когда, наконец, привлекла, он ужаснулся, точно упал лицом на раскаленные угли. Шелковым платком смущенный Джоджуа провел по влажному лбу и, ответив жене взором, таящим соответствующее пожелание, понизил голос:

— Прибавь сатану, епископа Никорцминдской церкови.

— Который отторгнул у тебя мельницу для своей…

— Необходимо, князья, подсказать Моурави.

— Дать совет дельный и умный.

— Может, предсказать победу над Самегрело?

— Смотри, — князь Аслан назидательно поднял указательный палец, на котором солидно красовалось кольцо-печатка, — как бы Моурави за такое известие вместо ложки сиропа из лепестков роз не всыпал тебе в рот лопату перца.

Князь Отия поперхнулся смехом, словно перец по ошибке попал ему в горло, потом, как знаток в волшебстве, убежденно сказал:

— Надо тонко сделать! Погадать на серебряных бубенцах: если крест окажется внизу — дела Моурави плохи, а если вверху, то…

— Если ты, Джоджуа, начнешь подбрасывать бубенцы, то они все лягут крестом вниз!

Перемигивание веселящихся князей вывело Джоджуа из себя, он вспылил:

— Я лучше, Бавдур, погадаю о твоей красноволосой, а во избежание греха — на бубенцах, снятых с шеи моего осла.

Укрывшись от общества князей в глубине оконной ниши, князь Чиджавадзе напутствовал сына, держа его за краешек бархатного плаща:

— Так запомни, Бакар. Будешь говорить с Моурави, окажи ему почести: не приближайся, как невежда, слишком близко к нему.

— Почему? Разве я проситель, а он царь? — возмутился Бакар, кичливо откинув голову, отчего его глаза навыкате будто остекленели.

— Ты? Ты хуже, ибо ухитрился родиться на двадцать два года позже Моурави, — выходит, щенок перед ним. А Моурави — пусть не венчанный — все равно царь! Ну, можешь остановиться перед ним на один шаг ближе, чем перед царем. Теперь покажи, как…

Бакар осторожно освободил плащ, отошел, раскачиваясь, сделал три шага вперед, будто начинал танец, и застыл в поклоне.

— Хорошо! — Осанистый князь вновь ухватился цепкими пальцами за краешек плаща.

— А если он сам приблизится ко мне?

— Глупец! Сегодня, что ли, увидел свет? Не заметил, как поступают князья, оказывая почет? Если приблизится сам — прикладывай руку ко лбу и сердцу и, низко кланяясь, пяться назад.

— До каких пор?

— Пока задом не стукнешься в дверь. Тогда вылетай вон! Теперь покажи, как… Что смотришь? Скажем, я Моурави, пяться!

Бакар осторожно освободил плащ, откинул его на кресло и, касаясь правой рукой пола и кланяясь, попятился к двери.

— Так! Так! Так! — командовал князь, почувствовав себя как на ристалище.

В этот миг дверь с силой распахнулась, и Бакар налетел задом на входящего царевича Александра.

Царевич, стараясь незаметно для княгинь, — но княгини заметили, ибо всегда смотрели, куда нужно, — наподдал князьку коленом, и тот, почему-то бодро выкрикнув: «А-п! А-п!», кубарем вылетел за дверь.

Под невообразимый шум, хохот и заверения духовенства, что «смех к добру», Александр со свитой вступил в ковровую палату.