— Слушайте, ну и погулял я в Зените, лучше не надо! — похвастался он. — Если знаешь, куда сунуться, так можно повеселиться не хуже, чем в Нью-Йорке!

— Да, вы небось там все вверх дном перевернули! Я сразу подумал, что вы — прожженный гуляка, стоило только на вас посмотреть! — осклабился толстяк.

Все с удовольствием отложили газеты.

— Да будет вам! Я, может, в Арборе такое видел, чего вам и не привелось! — жалобно сказал юнец.

— Не сомневаюсь! Наверно, выпили там все молоко, как заправский пьяница!

Разговор с молодым человеком послужил предлогом для всеобщего знакомства, и, забыв о юнце, все заговорили на более существенные темы. Только Поль, углубившись в газету, где печаталась повесть с продолжением, не присоединился к ним, и все, кроме Бэббита, решили, что он сноб, оригинал и вообще скучный человек.

Кто о чем говорил — определить трудно, да это и неважно, потому что мысли у них у всех были одинаковые и выражали они их с одинаковой самоуверенной и нагловатой безапелляционностью. И если окончательный приговор выносил не сам Бэббит, то он, сияя улыбкой, слушал, как высказывает свое суждение другой верховный жрец.

— Кстати сказать, — заявил первый, — в Зените все-таки торгуют спиртным. Как везде, впрочем. Не знаю, что вы, господа, думаете о сухом законе, но мое мнение, что он хорош для бедняков, у которых нет силы воли, а для таких людей, как мы с вами, это — просто нарушение свободы личности!

— Правильно! Конгресс не имеет права нарушать свободу личности! — подтвердил другой.

Из вагона в курительную зашел какой-то человек, но так как все места были заняты, он выкурил сигарету стоя. Он был Чужак, он не принадлежал к старожилам-аристократам курительного салона. На него смотрели мрачно. После тщетной попытки держать себя непринужденно, для чего он стал осматривать в зеркало свой подбородок, он вынужден был молча уйти.

— Недавно я по делу объехал весь Юг. Неважная там обстановка, — заметил один из синклита.

— Неужели? Неважная, говорите?

— Нет, мне показалось, что дела там хуже, чем обычно.

— Хуже? Скажите пожалуйста!

— Да, я сказал бы, много хуже!

Весь синклит глубокомысленно наклонил головы и решил:

— М-да, значит, такое дело…

— Да и на Западе дела тоже не блестящи, далеко не блестящи.

— Верно, верно! И это здорово отражается на гостиницах. Правда, есть в этом и своя хорошая сторона: в тех гостиницах, где за паршивый номер брали пять, а то и шесть-семь долларов в день, теперь рады-радехоньки сдать самую лучшую комнату за четыре, да еще с услугами!

— Тоже верно. М-да, слушайте, насчет этих самых гостиниц. Заехал я недавно в первый раз в отель «Сен-Фрэнсис» — это в Сан-Франциско, — шикарное место, клянусь богом!

— Правда ваша, друг. «Сен-Фрэнсис» — шикарное место. Первый класс!

— Верно, верно. Согласен с вами. Первоклассная гостиница.

— Так-то оно так, а вот бывал кто из вас в «Риппльтоне», в Чикаго? Не люблю наговаривать — всегда предпочту хвалить, если только можно, но среди всех скверных трущоб, которые пытаются сойти за первоклассный отель, нет ни одной хуже «Риппльтона»! Когда-нибудь я до них доберусь, я им так и сказал, этим типам.