Когда Мириам проснулась, шел дождь. Ее первой мыслью было: «Где я?» Ее второй мыслью было: «Похороны сегодня или завтра?»

Ее третьей мыслью было: «Через два дня я вернусь к мужу. В небе будет ярко светить солнце. Я все это выкину из головы».

Но на сегодня предстоит еще много неприятных дел. Похороны только завтра, в среду. А пока ничего особенного: проверить у «Беккета и Доз», как идет подготовка к кремации, сочинить благодарственные ответы на многочисленные соболезнования, и с десяток других мелочей. После полудня — визит к миссис Фернис, маминой подруге, чтобы подарить ту кожаную сумочку. Сама старушка не сможет прийти на похороны из-за артрита. А вечером все та же грустная работа — перебирать вещи, распределяя, что кому достанется. Столько предстоит раздать нуждающимся… или жадным, если попросят первыми. Не важно, кто все это заберет, главное — побыстрее.

Примерно в середине утра зазвонил телефон. Этот новый звук ее испугал: с самого утра в доме стояла мертвая тишина, и лишь сама Мириам изредка ее нарушала. Она подняла трубку и услышала ласковый голос, произнесший ее имя.

— Мириам?

— Да. Кто это?

— Ох, милая, да ты совсем вымоталась. Это Джуди, солнышко. Джуди Кьюсак.

— Джуди?

Одно только имя вызывало улыбку.

— Не помнишь меня?

— Конечно, помню. Очень рада слышать твой голос.

— Вот, впервые позвонила. Думала, тебе и без того несладко приходится, а тут еще я. Безумно жаль твою маму, родная. Такой удар. Мой отец умер в позапрошлом году. Меня это надолго из колеи выбило.

Мириам смутно вспомнила отца Джуди: стройный, элегантный, редко улыбался и почти всегда молчал.

— Папа сильно болел. Даже к лучшему, что отмучился. Вот уж не думала сказануть такое. Странно, да?

Голос Джуди почти не изменился. Она, как всегда, радостно молола языком. Мириам помнила ее пухленькой, еще с детским жирком. Восемнадцать лет назад они были лучшими подругами, родственными душами, и на мгновение от обмена любезностями с этим беззаботным голосом ей показалось, что долгие годы со времени их последнего разговора сжались до нескольких часов.

— Так приятно тебя услышать, — улыбнулась Мириам.

А ведь и в самом деле приятно. С ней говорит прошлое, но хорошее, солнечное прошлое. Вороша прах былого, она и позабыла, как чудесны порой некоторые воспоминания.

— Соседи сказали, ты приехала домой. Но я разрывалась: звонить, не звонить? Тебе, наверное, сейчас очень тяжело. Скорбь и все такое.

— Да нет.

Голая правда сорвалась с языка, но ее было не вернуть. Нет, не скорбь, подумала Мириам. Скука, подвешенность, но внутреннюю боль сдерживать не приходилось. Теперь, после того, как от недавнего простого признания стало легче на сердце, она это понимает.

Джуди не произнесла ни слова упрека, лишь приглашение:

— Может, заглянешь в гости, пропустим по стаканчику? Ты как?

— Мне еще столько вещей нужно перебрать.

— Обещаю не говорить о прошлом. Ни единого слова. Не выношу этого. Предашься воспоминаниям и сразу чувствуешь себя дряхлой старухой, — хохотнула Джуди.

— Хорошо, — тоже рассмеялась Мириам. — С удовольствием приду…

— Отлично. Если ты единственный ребенок и вся ответственность на тебе, никуда не денешься, да? Порой кажется, этому конца и края не видать.

— Посещали такие мысли.

— А потом, когда все заканчивается, думаешь: «Было бы из-за чего беспокоиться». Отцовские похороны я как-то пережила, хотя и боялась тогда, что развалюсь на части.

— Ну, тебе ведь не пришлось проходить через это одной?

Мириам пыталась вспомнить имя мужа. Вроде бы мама писала о последнем и, если не изменяет память, скандальном браке Джуди.