– Так почему вы не пробуете?

– Шутите?

– Вовсе нет. Преступление покоряет людей.

– Вот-вот. Чудненько. И кто это стучится в мою дверь?

– Вам придется замаскировать реальные детали.

– Тогда это не будет по-настоящему. Верно?

– Вы думаете, Конрад…

– Так он был Конрад, верно?

Я услышал щелчок ножниц, показавший, что моя последняя конечность тоже надежно примотана. Затем он подергал мои ноги, проверяя, не порвется ли лента.

– И вообще. Несколько лет. Да? Это же сколько времени!

Он встал и оглядел свою работу. У меня возникло неприятное ощущение, что я теперь превратился в пакет, в проблему надежности упаковки. Но было и облегчение: теперь физическое насилие исключалось.

Он сказал:

– Лады.

Потом пошел на кухню, но почти сразу же вернулся с мотком бельевой веревки и кухонным ножом. Встал передо мной, отмотал веревку на две длины руки и принялся резать и пилить ее ножом.

– А может, вы?.. Написали бы про меня… как насчет этого?

– Боюсь, я не могу писать о том, чего совершенно не понимаю.

Резким рывком он наконец разорвал веревку и зашел мне за спину. Его голос раздался у меня над головой.

– Чего вы не понимаете?

– Как человек, видимо, далеко не дурак, может вести себя, как вы.

Он пропустил веревку между планками спинки, его рука протянулась через мое плечо, обвила веревкой мою грудь и просунула ее под мою другую руку.

– Выпрямите спину, ладно? – Я почувствовал, как веревка натянулась, и свободный конец опоясал меня еще раз. – А я думал, что объяснил.

– Я могу понять молодых людей, которые устраивают беспорядки во время левых выступлений, хотя они и нарушают жизнь общества. По крайней мере они действуют во имя какого-то общего дела. Вы же как будто действуете исключительно ради собственной наживы.

Сказал я это, разумеется, в надежде на какой-нибудь более конкретный намек, который подтвердил бы мою гипотезу относительно Ричарда. Но он не клюнул на приманку. Я почувствовал, как он затягивает узел за спинкой кресла. Затем он опять встал передо мной и оглядел меня.

– Ну, как?

– Крайне неудобно.

Он еще постоял, глядя на меня. И вновь – нацеленный палец.

– Мужик, твоя беда в том, что ты плохо слушаешь.

Я ничего не сказал. Он продолжал смотреть на меня.

– Пойду грузиться. Вернусь попрощаться.

Он поднял большую сумку, которая стояла под окном, обращенном на дорогу, и направился к входной двери, часть которой была мне видна через открытую дверь столовой. Он распахнул ее толчком сумки, затем на секунду исчез в гостиной. Он вернулся оттуда с чем-то квадратным и белесым под мышкой, наверное, картонкой, подхватил сумку и вышел в ночь. Входная дверь чуть-чуть покачивалась. Почти на минуту наступила тишина. Затем я услышал слабый стук захлопнувшейся автомобильной дверцы. Скрипнула калитка, но в дом он вернулся не сразу. Я понял почему, когда он снова появился. Он показал мне мои очки и положил их на стол.

– Твои очечки, – сказал он. – В полном порядке. Может, все-таки коньячку?

– Нет, благодарю вас.

– Электрокамин?

– Мне не холодно.

– Лады. Значит, остается только заклеить вам рот.

Он взял со стола кольцо ленты и ножницы.

– Так вокруг же никого нет. Я кричал бы без толку хоть всю ночь.

Он словно бы поколебался, потом мотнул головой.

– Извини, мужик. Так положено.

Теперь я смотрел, как он отдирал и отрезал куски ленты и укладывал их на столе перед нами.